— Дядь, как поздно вчера Мария музыку выключила?
— Довольно рано, кстати. Мне показалось, что она просто диск меняет, потому не обратил по началу особого внимания, но потом насторожился, из-за чего и пошел к ней, мало ли чего, — объяснял он. — Только вот она мне двери не открыла, отмахнувшись тем, что занята.
— А уроки она вообще делала? — вел тонкую нить Зоренфелл.
— Поначалу да, но чем дальше, тем хуже. В зале где-то есть папка задач, к которым она даже и не притрагивалась.
— Значит, такое уже было раньше.
— О чем ты?
Юноша без лишних слов протянул батяне тетрадку Марии, где красовались неряшливые цифры, грязь на полях в виде нахождения нужных значений и формулы, которые, по всей видимости, она нашла в книжке математики.
— Да ну… — не поверил он. — Неужели она отключила музыку ради решения?
— Представьте себе, — уверенно произнес Зоренфелл. — Думаю, она не совсем против учебы. Пусть Мария и ошибалась, но она попробовала решить вообще все, что было задано.
— Похоже, все идет очень даже хорошо, — обрадовался Эрих.
— Не-а, этого недостаточно. Нельзя останавливаться на полпути. Цель — вернуть Марию в школу.
— Правильно. Если понадобится моя поддержка, только скажи, я все сделаю ради неё…
— А почему сами не проявляете инициативу? Она может почувствовать тепло отцовской заботы и…
— Да, я понимаю, но навязчивость может лишь все усугубить.
— Как отношения могут усугубиться, если она восхищается Вами?
— Восхищается? — переспросил он. — Может раньше так и было, но сейчас я не могу быть в этом уверенным.
— В любом случае, бездействие в суде также карается, — сделал Зоренфелл отсылку на изученный материал по обществознанию.
Пока Эрих с Зоренфеллом разговаривали, Мария уже проснулась и спустилась, чтобы немного подслушать.
— Мария хорошая девочка, даже если Вы скажете лишнего или придете к недопониманию, то с ней можно просто поговорить, извиниться, в случае чего, она безусловно пойдет Вам навстречу.
— Думаешь? — поднял взгляд Эрих.
— По крайней мере мне так кажется.
— Ты, как вижу, хорошо ладишь с людьми. Должно быть, у тебя много друзей.
— Не особо, настоящих друзей очень мало, да и слава у меня дурная… Многому меня обучила мама, за что я ей безмерно благодарен, — с ноткой тоски произнес Зоренфелл.
— Тогда и я ей благодарен, раз воспитала такого хорошего мальчика, — с добротой ответил Эрих.
— Мальчика? — смутился и возмутился слегка парень. — Мне шестнадцать, как никак…
— Думаешь для меня есть разница? — усмехнулся он. — Ты ровесник моей дочки, а для меня она до сих пор маленький ангелочек…
— Но это же не значит, что и я такой же, — перебил его Зоренфелл.
— Конечно, но взрослым ты от этого не стал.
— Понял, логика здесь и не пробегала…
— Может быть, ха-ха!
— Так-с, пойду-ка я её разбужу, — глянул на наручные часы юноша.
— Ага, а я сварганю завтрак.
Пока Зоренфелл шагал в сторону комнаты Марии, он снова залез в тетрадку, дабы сделать понятный разбор даже для прогульщицы.
«Если так подумать, то она и вправду не подходит на роль рокерши, отвязной девки и всего такого, будто… она играет эту роль ради чего-то… — ушли мысли в другое направление. — Слова Марии не были такими естественными, скорее скопированными у кого-то, а это может быть так называемая «берлога», — пошел в ход анализ Зоренфелла. — Она меня не прогнала, хотя я скорее этого ожидал… Туда же отнести то, что она вообще взялась за эти задания. Какой уважающий себя будет подобным заниматься?»
Пока Зоренфелл был погружен в свои размышления по поводу истинного лица девчонки, которую ему поручили, сама Мария на цыпочках ушла в свою комнату, легла под одеяло, делая вид, что спит. «Так по-детски» — сказал бы кто-нибудь.
— О, так ты уже встала, — зайдя в комнату, сказал Зоренфелл.
— К-как ты смеешь входить так просто в комнату девочки? — воскликнула она.
— Эрих сказал, что спишь ты в одежде, да и я заходил, чтобы посмотреть твою домашнюю работу… И знаешь, я приятно удивлен.
Зоренфеллу все равно на её слова о девчачьей комнате и всем прочем, считая это бесполезным фарсом, когда подобный образ не соответствует самой говорящей. Ну где вы слышали, чтобы рокерша смущалась из-за входа парня в комнату? У всех в представлении рокеры — это блюющие себе в руки люди с ирокезами, орущие, подобно бесам из преисподней.
— Приятно удивлен? — не поняла она.
— Да, ты сделала то, о чем я тебя попросил, пусть это и для тебя задания, но мне все равно приятно, — непринужденно ответил парень.
— Тебе-то какая разница? Ты так, принести и уйти… — фыркнула она.
— Кто тебе такое сказал? — сказал он вдруг. — Теперь ты мой друг, что бы ты там не думала, потому я просто не могу тебя оставить в затруднительном положении.
— Друг? — неуверенно произнесла Мария.
— Ты так не считаешь, Мария?
— Не то, чтобы…
— Вот и хорошо, — улыбнулся Зоренфелл, чем ввел её в ступор.
В комнате повисла неловкая атмосфера, которой парень совсем не ощущал, в отличие от Марии. Следующей фразой он её практически добил:
— Хочешь я останусь с тобой этим утром?
Глава 4
— Ч-что? О чем т-ты таком говоришь… — смутилась она подобной выходкой парня.
«Как я и думал, совсем девчонка… — хитрил Зоренфелл. — Впрочем, ничего необычного в этом нет, поскольку она долгое время провела в затворничестве и изредка, как мне кажется, ходила в «берлогу». Исходя из этого, можно предположить, что она такая же, как и все, только затаила обиду, а может даже протестует против чего-то…» — искал ответа парень.
Зоренфелл ничего не мог поделать с собой. Для него люди — объект познания, в особенности те персоны, которые выделяются среди других какими-либо необычностями, подобно Марии. Что их заставило пойти по этому пути? Чем они руководствуются? Ради чего они так поступают? — нескончаемый поток вопросов живет в разуме парня, побуждающий его продолжать изучать людей.
— О чем? О разборе домашней работы, чтобы ты смогла понять, где ошибки и как избежать их повторения, — преспокойно ответил Зоренфелл, чем поставил Марию в неловкое положение.
— Ну так прямо и говори, блин… Что за двусмысленность? — фыркнула она в ответ.
— Не стоит?
— Я такого не говорила! — повысила тон голоса Мария.
— Вот и хорошо! — улыбнулся Зоренфелл. — Приводи себя в порядок и спускайся вниз.
— Зачем? — изменившись в лице от переменчивости Зоренфелла, спросила она.
— Позавтракаем и с ясным умом займемся разбором полетов, — ответил юноша.
— Разве ты в школу не опоздаешь? — спросила вдруг Мария.
Подобного вопроса Зоренфелл точно не ожидал. Мария буквально открыла еще одну сторону себя — волнение за других, не думая о собственных проблемах.
— Тебе ли об этом волноваться? — бросив не многозначный ответ, Зоренфелл вышел из комнаты и пошагал в сторону кухни.
«Вот уж новость… — подумал он. — Теперь уж точно не понимаю, как такая, как она, заперла себя в четырех стенах и приговорила к заточению? Должна же быть причина…»
— Дядь Эрих, можно задать вопрос? — спустившись, обратился парень.
— Что такое? Марию разбудил?
— Ага, сейчас она умоется и спустится.
