— Да я с места вообще не сходил! — раненым зубром взревел оскорбленный Фенрир. — Не видишь, что ли — торчу тут, ни шагу за пределы Асгарда, всякий день жру пироги с курятиной, растолстел, обрюзг, состарился! — в доказательство он похлопал себя по животу. Живот у Фенрира был тощим и поджарым, как и полагается истинному хищнику. — Да и что тут можно поделать? Она никогда не выйдет оттуда, он никогда не попадет туда. И все! Камень положили, цепями обмотали, меч воткнули, навеки закляли! Бальдр будет жить со своей Нанной, Хель — сидеть за решеткой и сходить с ума, которого у нее отродясь немного было! Я буду прикидываться верной сторожевой собачкой Одина, ты — его любимой лошадкой, и все мы будем счастливы… пока это дареное счастье нам поперек горла костью не встанет!
— До чего ж хорошо возвращаться домой — ничего никогда не меняется, — низкий, хрипловатый голос неведомым образом заполнял все немалое помещение обеденного зала таверны «Рагнарёк», отдаваясь приглушенным, шелестящим эхо. За перепалкой никто не заметил, как беззвучно приоткрылась и закрылась тяжелая дверь, впустив гостя.
— Братушка! — обрадованно взвыл Фенрир и ринулся навстречу, круша подвернувшиеся на пути лавки и оттаптывая ноги недостаточно проворным посетителям. — Братушка вернулся! Где тебя носило? — он явно намеревался повиснуть на шее гостя, но от избытка чувств не справился с собственной природой, неуловимо и стремительно перелившись в волчий облик. Белый волк заскакал и запрыгал, отчаянно виляя хвостом, скаля зубы в неповторимой звериной ухмылке, подвывая и повизгивая. Гость наклонился, сграбастав волка за жесткую шерсть на загривке и слегка приподняв над полом.
Слейпнир с достоинством кивнул, приветствуя брата по крови. Рататоск шустро юркнула под стойку, закопошилась там и с усилием грохнула на доску огромный запечатанный кувшин.
— Ну-ка скоренько превращайся обратно, — вошедший скинул с плеч огромный, потрепанный и аккуратно залатанный в нескольких местах дорожный мешок. Судя по уцелевшим чешуйкам, для изготовления мешка гость собственноручно освежевал дракона. — Слейпнир. Рататоск. Рад видеть. Милая, это тебе, — пошарив в недрах бездонного мешка, он выудил нечто, тщательно замотанное в тряпицу. Рататоск бросилась разворачивать подарок — и обрадованно заверещала, вытащив бусы из мелких розовых и темно-пурпурных кораллов.
Если Слейпнир и Фенрир во многом напоминали обликом Локи, то Ёрмунганд пошел в родню своей матушки, ведьмы Ангрбоды. Он смахивал на тролля-полукровку — приземистый, коренастый, широкий в кости, двигавшийся с обманчивой неторопливостью и осторожностью. В отличие от братьев, Ёрм предпочел сбрить шевелюру под корень, и его шишковатый лысый череп украшала татуировка в виде свернувшейся тугим узлом змеи. Змеиными были и его глаза — желтые, с вертикальной прорезью зрачка, бесстрастные и пристальные.
Ёрмунганд никогда нигде не задерживался подолгу, и все знали, что его единственная истинная любовь — странствия в поисках необычного. В облике морского змея он опускался в бездонные расселины, нырял в тайные подводные пещеры, куда даже рыбы соваться опасались, искал затонувшие корабли и пытался разгадать тайны морские. В облике человека Ёрмунганд путешествовал по мирам, покоряя неприступные горные вершины, забираясь туда, где не ступали человек и зверь. Словно искал нечто давно утраченное и надежно сокрытое, а может, испытывал себя на прочность. Преодолевая испытания за испытанием, выковывая из себя тот алмазной твердости клинок, что однажды нанесет решающий, роковой удар в последней из битв.
Он всегда держался одиночкой. Хотя так и не сумел до конца избыть привязанность к семье, порой навещая сводных братьев в Асгарде. Ёрмунганд приходил незваным, гостил денек-другой, очаровывая всех своими неспешными рассказами о чудесах мира, и снова уходил, говоря, что не может подолгу оставаться в жилищах. Мол, крыша и стены давят на него, опутывая сетью.
Сменивший обличье Фенрир никак не мог угомониться и дать брату вставить хоть словечко:
— Ты надолго к нам? Нет, мой дом — твой дом, оставайся сколько хочешь, ты что! Куда на этот раз вскарабкался? Пиво будешь? Да что за вопрос, конечно, будешь… Слу-ушай, я тебе сейчас такое расскажу, не поверишь! Хотя погоди, давай ты сначала расскажешь, далеко ли нынче ходил и каких чудовищ видел…
Рататоск, поняв, что приятель самостоятельно не заткнется, дотянулась и зажала Фенриру ладошкой рот. По инерции волкодлак попытался говорить и дальше, но опомнился:
— Ой, да что ж это я…
— Трепло неуемное, — беззлобно фыркнул Слейпнир. — А еще хозяин, называется.
Будучи старшим отпрыском в диковинном семействе Локи, вдобавок удостоенным доверия и расположения сильных мира сего, Слейпнир был весьма обеспокоен безалаберной жизнью младших братьев. Они не поддавались его разумным увещеваниям, они не желали сделать над собой усилие и хотя бы для виду прикинуться обычным обитателями Асгарда, они вечно искали и находили приключений на свои беспокойные задницы… и из-за их выходок на него так неодобрительно смотрел Один. Ведь Слейпнир был одной крови с этими сорвиголовами. Вдобавок, если следовать истине, Локи приходился Слейпниру не отцом, а матушкой. Щекотливую тему своего происхождения Слейпнир предпочитал замалчивать, именуя Локи своим отцом. У Хеймдалля девять матерей-волн, а у него что, не может быть двух отцов? С учетом, что один из них, Свадильфари — прирожденный жеребец, уже давно то ли скончавшийся, то ли странствующий невесть где.
Рататоск вытащила из печи подрумянившийся пирог и принялась делить его на ломти. Фенрир наконец-то угомонился, но, не в силах усидеть спокойно, вертелся на скамье, словно ему угольев в штаны насыпали. Ёрмунганд неторопливо повествовал о своем восхождении на Тролльвейген, легендарную Стену Троллей в Ётунхейме.
— Деяние совершенно бессмысленное, но отважное, — высказал свое мнение Слейпнир. Ёрм одарил сородича тяжелым, изучающим взглядом и завершил историю:
— И там, на вершине, я оставил камень со своим знаком — память и надежду для тех, кто рискнет повторить этот путь… А у вас что интересного приключилось?
— У нас тут повсюду несчастная любовь и разбитые сердца, — Рататоск заботливо пододвинула гостю тарелку с последним куском пирога.
— Любовь, вот как, — Ёрмунганд прищурил узкие щели зрачков. — Нелепое, глупое чувство. Опустошает душу и ослабляет разум, ничего не даруя взамен. Только пустоту и обман.
— Вот-вот, — поддакнул Слейпнир.
— Фрейя и ее девушки с вами бы не согласились, — горячо возразила Рататоск.
— Но на сей раз речь идет о Хель, — подал голос Фенрир. — О нашей сестрице Хель, именем которой так охотно проклинают. О ней самой же стараются лишний раз не вспоминать. Сидит себе где-то — и пусть сидит.
— Неужто нашу мрачную сестренку угораздило влюбиться? — не поверил Ёрмунганд.
— Скорее, полюбили ее, — пояснил волкодлак. — И, похоже, не без взаимности. Ты ведь знаешь Бальдра? Впрочем, все знают Бальдра. Так вот, этот красавчик вбил себе в голову, что влюблен в Хель.
Ёрм издал короткий смешок, похожий на глухое
