Совсем тоскливо стало на деревне. Опустели многоголосые, шумные дворы. Уж не бумбасила больше музыка из мафонов; не слышны были визги купающейся ребятни на речке. Лишь тоскливые крики журавлей доносились из-за дальних болот — птицы и те собирались, что называется, драть когти отсюда.
Тётка Людмила с дочерью Ларисой задержались в деревне в числе последних. Но и у них уже были на руках билеты на завтрашний рейсовый автобус. От переживаний Лариска слегла с гайморитом, и теперь лежала на печи в шерстяных носках, шмыгая носом и распространяя вокруг себя резкий аромат вазелина «звёздочка».
Галина, вопреки своим обещаниям, так и не приехала за Дашей. Дед Лёша кипятился от негодования; кипятилась и баба Нюра, то и дело срывая зло на муже:
— Лёша! Лё-о-ша! Где дярявянна ложка? Ты куды мою дярявянну ложку дел?..
— Я пОчём знаю… — бубнил дед Лёша.
— «Почём зна-аю!» Паразит! Так и дала бы в лоб! — кричала баба Нюра, размахивая деревянной ложкой.
— Ба, а что это у тебя в руке? — вмешалась Даша. — Случайно, не то, что ты ищешь?
Бабка недоуменно воззрилась на деревянную ложку, которую держала в кулаке.
— Уй-уй! И правди, — удивилась она, и снова набросилась на мужа:
— А ты чаво скалисси-то, паразит?! Чаво стоишь столбом? Иди звони ея!..
Сказав своё дежурное «ёлки-мОталки», дед Лёша пошёл звонить к продавщице бабе Дуне: у той единственной во всей деревне был установлен дома телефон.
Дед Игнат тоже был не в самом лучшем своём расположении духа. Сидя за столом в роговых очках, он сверял показания счётчиков за электроэнергию.
— Сто девять киловатт нажгли! — сердито ворчал он на Людмилу. — И только за энтот месяц! Мы за цельну зиму тут без вас столько не нажигаем!..
— Ну, что же нам теперь, впотьмах сидеть? — вяло огрызалась Людмила.
— Кой чёрт впотьмах! День белый! Это вы всё, бездельники, по ночам свет палите, когда все добрые люди спят.
Даша сидела у окошка, от нечего делать выводила пальцем на запотевшем стекле имя «Володя» — и тут же торопливо стирала его, боясь, как бы кто не увидел.
Скрипнула калитка… У Даши ёкнуло сердце — пришёл?..
Но нет, это был всего лишь дед Лёша. Она разочарованно вздохнула.
— Дозвонилси? — прямо с порога окликнула его баба Нюра.
— ПОгОди, гОлоши сниму…
— Рассказывай давай, чаво пять лет тянешь! Дозвонилси до Гали аль нет?
— ДОзвОниться-то я дОзвОнилси…
— Ну?! — нетерпеливо перебила его бабка, — Ить высраться успеешь, пока тебя дослушашь!.. Чаво она говорит-то?
— Трубку бросила! — пробасил дед Лёша, сев за стол. — КакОва?! ГОвОрит — не слышно тебя, папа, связь плохая…
— От паразитка! Ну, а ты? Перезвонил ей, нет?
— ПерезвОнил…
— Ну?!
— Трубку не взяла…
— Пустое энто, звонки ваши, — вмешался дед Игнат, — Крутит ваша Галка, как пить дать.
— Ну вот что, Нюра. Завтра же пОкупаю билеты! — дед Лёша решительно хлопнул ладонью по столешнице. — Придётся самим везти Дашу в МОскву!..
— Давно бы уж отвезли, — заохал дед Игнат, слезая с табуретки, — И так разоренье сплошное от энтих… Одного елестричества нажгли сколько…
Глава 25
Автобус-пазик из их деревни до ближайшего крупного села, откуда можно было сесть на проходящий рейсовый автобус, ходил только два раза в неделю: по воскресеньям и четвергам. Никакой мало-мальски билетной кассы в деревне не было и в помине; чтобы уехать, допустим, в Москву, надо было сначала дождаться четверга или воскресенья, встать ни свет ни заря дабы к пяти часам утра быть уже на остановке. Доехать до райцентра. Купить там билет дней за пять. Затем снова вернуться на трёхчасовом автобусе. И уж потом ждать ещё несколько дней до очередного воскресенья или четверга, чтобы, наконец, уехать. В общем, тем, у кого не было своей машины, как уехать из деревни, так и приехать в неё, было целой проблемой.
В ночь накануне отъезда Дашу положили спать с бабкой. Баба Нюра, вот уже несколько лет не выезжавшая никуда дальше райцентра, была взволнована не меньше Даши. Как-то встретит их там Галина?.. Они, конечно, послали ей туда телеграмму. Накануне баба Нюра лично ходила звонить к бабе Дуне. Трубку подняла свекровь, или, как окрестила её за глаза баба Нюра — «каракатица».
— Тяляграмму получали? — громко крикнула баба Нюра в трубку, так, что было слышно на улице, — Пярядайте Гале, чтоб встретила нас с ахтобуса! Да!.. В шашнадцать двадцать пять!..
И теперь баба Нюра, охая и кряхтя, никак не могла сомкнуть глаз. И, соответственно, не давала спать и Даше.
— Вот такие-то дела, Дашенька… — бормотала она, больше разговаривая сама с собой, — Плохи дела наши, потому — и здоровья нет, и жить не на что… Я уж и за скотиной-то ходить ня можу. А уж за тобой-то и подавно…
— Чего за мной ходить, я большая уже.
— То-то вот и оно-то. Маленькие детки — маленькие бедки, а уж большия…
На Дашу наплывает сон; и в то же время ей хочется поговорить с бабкой, излить душу. Ведь и бабка когда-то была девчонкой; разве она не поймёт?
— Ба, а отчего умерла Кристина? — задаёт она так давно мучивший её вопрос.
— А кто ж её знат, отчего? Помярла и помярла. Пошто б она жила-то, така вековешна?..
Даше захотелось плакать.
— Не хочу я в Москву, ба…
— Не всё, миленькая, выходит, как мы хочем. Привыкнешь, куды денисси…
Баба Нюра ещё что-то бормотала, но Даша уже не разбирала слов. Она провалилась в дремоту; мерещилось ей, что бродят они с Кристиной по каким-то пещерам. И вдруг послышался откуда-то сверху стук и голос деда Игната:
— Нюрк! А Нюрк?..
Даша открыла глаза. Стук снова повторился, и вдруг, как в немом кино, силуэты бабки и деда со своих постелей почти мгновенно приняли вертикальное положение. Даше было бы смешно, если б ей смертельно не хотелось спать.
— Уй-уй! Будильник-то не прозвенел! Лёша! Лё-о-ша! Ты что ж, паразит эдакой, будильник-то не завёл?
— Я завОдил…
— Ребёнка подымай! От напасть-то! Ить не поспеем на ахтобус!
Но Даша уже и так была на ногах. От недосыпа её знобило и тошнило, и хотелось только одного — повалиться обратно в постель и спать.
А баба Нюра уже суетливо пихала ей в руки пальто, тянула за руку на мост. На улице меж тем уже рассвело, но было чертовски холодно. У Даши зуб на зуб не попадал, пока они, под вопли бабы Нюры, торопливо бежали к автобусной остановке, около которой уже стоял замызганный «пазик».
— Уй-уй! Ахтобус! Лёша! Лё-о-ша! Где ты там плятёсси, дурак эдакой? Бягом!!!
— Дык, телега же, ёлки-мОталки… — бормотал дед, толкая перед собой полуразвалившуюся водовозную
