— Меня направляют в колхоз. На две недели.
Баба Зоя, сама ещё ходившая на работу, знала кодекс законов о труде. Размахивая этим кодексом, сама лично отыскала контору невестки.
— Кто здесь у вас начальник? — грозно заявила она с порога.
Грузный, с проседью мужчина лет пятидесяти, сидящий за столом у окна, повернул голову.
— Вы начальник? Что же это вы такое делаете?! — накинулась на него баба Зоя, — Какое вы имеете право кормящую мать с грудным ребёнком в колхоз отправлять?..
— Позвольте… — растерялся начальник, ошеломлённый таким горячим нападением, — Она сама изъявила желание…
Галина вернулась из колхоза весёлая, посвежевшая — в девять вечера. Юрий только что покормил девочку, уложил спать. Плотно прикрыв за собой дверь комнаты, вышел в коридор. И, ни слова не говоря, размахнулся и дал жене в глаз кулаком.
В ту ночь она забрала ребёнка и уехала поздним рейсовым автобусом в деревню. От села поймала попутку. И так и явилась на пороге родительского дома — с младенцем на руках и с большим фиолетовым фонарём под глазом.
А через несколько дней вдогонку приехал Юрий. Дед Лёша перехватил его на крыльце, с размаху дал по очкам:
— ПОди, гад, вон с мОего дому!!!
Галина, босая, выбежала из загорадки, догнала мужа на остановке. Целый день они бродили где-то по задам, выясняли отношения. Лишь под вечер вернулись в избу, притихшие и будто помирившиеся. Ночью Галя вызвала мать в огород.
— Мне в Москву возвращаться надо, мам… Работа у меня там… А Дашу мы пока у вас оставим… Как устаканится всё, заберём её…
Глава 29
За десять лет так ничего и не устаканилось.
Юрий сидел в своём НИИ, решал кроссворды на рабочем месте. Приходил домой, брал тарелку с ужином и кружку с чаем, утыкался в телевизор. Галина приходила домой поздно вечером; пахала на двух работах не покладая рук с одной только целью — съехать от ненавистной Каракатицы.
А потом грянули девяностые. Развалился, словно карточный домик, Советский Союз.
Рухнули кооперативы. Рухнула экономика. Начали массово закрываться проектные институты; сотрудникам нечем стало платить зарплату. Кто попроворнее да похитрее, ушли в так называемый «бизнес». В том числе и институтский приятель Юрия — Вадим Ковальский.
Ковальский решил уйти в торговлю. Открыл точку. Позвал к себе Юрия, вместе «делать бизнес». Юрия хватило только на один день.
Пришёл домой злой, как чёрт. Галина первая задала вопрос:
— Ну, как бизнес?
Юрий аж плюнул:
— Ну его в пиз… ду, этот бизнес!!! Только яйца там стоять, отмораживать…
Галина в бессильной ярости сжимала зубы и кулаки. И не накричишь на пентюха этого ленивого, бестолкового — Каракатица тут же примет боевую стойку, показав, кто в доме хозяин. Только и оставалось, что утешать себя скорым получением прибыли от банка МММ, чтобы внести, наконец, первый взнос…
В тот вечер она, как всегда, пришла с работы поздно. Муж в кресле молча, с каким-то нашкодившим видом, читал газету.
— Ты был в банке? — сходу спросила она.
— Нет больше банка. Лопнула…
— А деньги?
— И денег нет…
Не выдержали нервы у Галины. Глаза её налились кровью — точь-в-точь, как у сестры Людмилы, когда та приходила в бешенство.
— Как это нет?! — яростно прошипела она, хватая мужа за майку на груди, — Как это нет денег?.. И ты об этом так спокойно говоришь?..
— Ну, а что, плакать теперь, что ли, — хмыкнул Юрий.
Но Галина уже не могла совладать с собой.
— Ты не мужик!!! — истерически визжала она, тряся его, как грушу, — Ты амёба!!! Пассивный, аморфный лентяй!!! Трын-трава тебе не расти!!!
Каракатица баба Зоя тут же вкатилась в комнату, патетически всплеснула руками:
— Батюшки, орёт, как на базаре!.. За копейку удавить готова!.. Лимита подзаборная — одно слово…
Галина пулей вылетела на улицу. Бежала, не видя и не соображая, куда, зачем. Сунулась на проезжую часть. Резкий скрип тормозов прямо под ухом заставил её инстинктивно отпрянуть. Она грохнулась на асфальт, буквально в сантиметре от чёрного БМВ, из которого почти сразу же, матерясь, выскочил водитель:
— Куда прёшь, кегля тупая?! Глаза разуй!!!
Сухие, судорожные вопли и рыдания тяжёлым клубком вырывались у неё из груди. Растрёпанная, плачущая, с поцарапанными об асфальт грязными ладонями, она походила на городскую сумасшедшую.
— Э, тебе чего? Жить надоело? — склонился над ней хозяин БМВ.
Она подняла глаза. Мужчина средних лет, некрасивый, коротко остриженный. В малиновом пиджаке, в нагрудном кармане — чёрная рация сотового телефона. Галина догадалась, что он из «этих».
— Надоело, — пробормотала она, вытирая слёзы тыльной стороной ладони.
Он поднял её с асфальта, посадил в машину. Протянул доселе невиданную ею пачку бумажных носовых платков. Привычным жестом завёл машину, поехал. Галина молча, покорно вытирала грязь и кровь со своих ладоней.
— Ты даже не спросишь, куда я тебя везу, — усмехнулся мужчина.
— Вези куда хочешь. Мне уже всё равно…
— А ты ничего… — он взял её двумя пальцами за подбородок, и Галина явственно почувствовала запах хорошего, дорогого парфюма, — Под колёса-то зачем бросалась? Может, расскажешь?
Она скосила глаза на его большую, холёную руку. На безымянном пальце блестело кольцо.
Галина украдкой вздохнула. Кольцо — значит, женат. Жаль…
Сбиваясь и путаясь, она вкратце поведала незнакомцу в малиновом пиджаке свою историю. Он слушал, привычно крутя свою баранку — праздно, как дальнобойщики слушают по дороге радиопередачи.
— Значит, свекровь, говоришь, поедом жрёт? А муж у нас кто?
— А никто, — раздражённо отрезала Галина, — Я даже говорить о нём не хочу…
— И квартиры своей нет?
Она отрицательно покачала головой.
— Квартиры нет это плохо… Но мы решим эту проблему.
И газанул, как только на светофоре загорелся зелёный.
Глава 30
Обещание отдать Дашу в музыкальную школу и записать в кружки баба Зоя начала приводить в исполнение почти сразу же. Устроив её в общеобразовательную школу по месту жительства, она повезла внучку на прослушивание. В музыкальную школу Дашу приняли и определили по классу скрипка. В художественный кружок тоже записали — в младшую группу. Но в школе балета Дашу забраковали.
— Растяжки нет, — пояснила тренер, — Время упущено. Балетом надо начинать заниматься лет с трёх-четырёх, пока мышцы ещё пластичные. Сейчас уже поздно.
Однако и без балета свободного времени у Даши почти не осталось. Утром — школа. Днём, после скудного обеда — художественный кружок. Вечером бабка везла её в музыкалку, и это было самое ненавистное, мучительное время.
Сначала они долго стояли с бабкой на остановке — автобус ходил как попало, в час по чайной ложке. Даша дрожала в своей брезентовой куртке на ноябрьском ветру; дышала на замёрзшие, покрытые цыпками, красные руки. Живот её сводило от голода: пустая овсянка на воде на завтрак и суп «из топора» на обед — вот и
