— Тебе холодно? — спрашивает он.
Катрин, не оборачиваясь, качает головой.
— Что случилось на берегу?
— Не спрашивай, — отвечает она и начинает медленно просачиваться в трещины в полу.
Он бежит к жене.
— Мама! — раздается вдали детский голос.
Катрин замирает.
— Ливия проснулась, — говорит она. — Тебе нужно пойти к ней, Ким.
Йоаким вздрогнул и открыл глаза. Он лежал один в двуспальной кровати. В комнате было темно и тихо. Часы показывали три часа. Йоаким не сомневался, что спал всего несколько минут, но ему казалось, что этот сон длился вечно.
Он зажмурился. Может, Ливия сама заснет. Но в этот момент снова раздался детский голос:
— Мама!
Ждать было бессмысленно. Ливия проснулась и не прекратит кричать, пока мама ее не успокоит.
Йоаким медленно спустил ноги с кровати и зажег ночник. В доме было холодно, и Йоаким ощутил невыносимое одиночество.
— Мама!
Он знал, что должен заботиться о детях. Он не мог, не хотел, но должен был. Больше у них никого не было.
Йоаким встал и пошел в детскую. Стоило ему склониться над кроватью, как Ливия тут же повернулась к нему. Он погладил ее по голове, ничего не говоря.
— Мама? — пробормотала дочка.
— Нет, это я, — ответил он. — Спи, Ливия.
Она ничего не сказала, но опустилась на подушку.
Йоаким стоял рядом с кроватью, пока дыхание Ливии не стало размеренным. Он осторожно сделал шаг назад, потом еще один. Повернулся к двери и услышал:
— Папа, не уходи.
В голосе дочери не было и следа сна.
Йоаким застыл, ощущая ступнями холод пола. Ливия неподвижно лежала в постели, но голос ее был четким. Йоаким медленно повернулся к дочери.
— Почему?
— Останься здесь, — попросила Ливия.
Йоаким промолчал. Затаив дыхание, он прислушался. У него было такое ощущение, словно Ливия разговаривает с ним во сне.
Постояв пару минут, он вообще перестал что-либо различать в темноте.
— Ливия? — прошептал он.
Девочка не ответила, но дыхание ее стало прерывистым. В любую минуту можно было ожидать новых криков.
Ему в голову пришла одна мысль. Сначала она показалась ему чудовищной, но потом Йоаким все-таки решил попробовать.
Он тихо вышел из комнаты и пошел в ванную, где на ощупь отыскал корзину с грязным бельем. Она была заполнена доверху. Никто не стирал уже неделю. У него не было на это ни сил, ни желания.
Из детской снова донесся крик:
— Мама!
Йоаким знал, что это никогда не закончится. Так будет продолжаться каждую ночь.
— Тише, — пробормотал он.
Открыв крышку, Йоаким начал рыться в ворохе одежды. Он ощутил знакомый запах. Большинство вещей в корзине принадлежали
Катрин.
Сколько воспоминаний пробуждал ее запах… Ощущение ее присутствия было почти болезненным, но Ливия продолжала звать в своей комнате маму.
Йоаким взял с собой красную кофту и вернулся в детскую. Ливия во сне скинула с себя одеяло. Когда он вошел, она подняла голову и посмотрела на него сонными глазами.
— Спи, Ливия, — сказал он. — Мама здесь.
Затем положил кофту рядом с дочкой и укрыл ее, подоткнув под нее одеяло. Теперь Ливия лежала, закутанная в одеяло как в кокон.
— Спи, — повторил он.
— Мм… — произнесла Ливия, успокаиваясь. Дыхание ее стало размеренным, она уткнулась носом в мамину шерстяную кофту и спала. Рядом на подушке лежала ее любимая игрушка, но обнимала девочка кофту.
Йоаким знал, что наутро Ливия даже не вспомнит, что просыпалась среди ночи.
Темная комната. Задернутые шторы. Кровать. Йоакиму хотелось заснуть и забыться. У него не было ни сил, ни желания жить. Но он не мог заснуть.
Мысли его то и дело возвращались к корзине с вещами Катрин, и через некоторое время он снова поднялся и отправился в ванную. На дне корзины он нашел то, что искал, — белую ночную сорочку Катрин с красным сердцем на груди.
В коридоре он замер, прислушиваясь к звукам в детских, но там было тихо.
Йоаким вошел в комнату, включил свет, отогнул одеяло на кровати, разгладил простыни, поправил подушки. Потом погасил свет, лег в кровать, закрыл глаза и вдохнул запах Катрин. Протянув руку, коснулся мягкой ткани сорочки на соседней подушке.
На следующее утро Йоакима разбудил настойчивый звон будильника, свидетельствовавший о том, что ему все-таки удалось уснуть. «Катрин больше нет», — сказал он себе.
Йоаким слышал, как Ливия и Габриэль ворочаются в кроватях, потом услышал, как кто-то из детей топает босыми ногами в ванную. Йоаким ощутил знакомый запах и перевел взгляд на свои руки, сжимавшие что-то белое.
Ночная сорочка.
Йоаким в ужасе смотрел на сорочку, вспоминая события прошлой ночи. Он поспешил накрыть сорочку одеялом, чтобы дети не увидели.
Встав, он принял душ, оделся, потом одел детей и приготовил завтрак. Йоаким то и дело посматривал на Ливию и Габриэля, чтобы понять, о чем они думают, но дети склонились над тарелками.
Утренний холод взбодрил Ливию; когда Габриэль пошел в туалет, она внимательно посмотрела на Йоакима и спросила:
— Когда мама вернется?
Стоя спиной к дочке, Йоаким зажмурился. Он крепко сжал ладонями кружку с кофе. Вопрос повис в воздухе. Йоакиму невыносимо было слышать эти слова, но Ливия упорно снова и снова задавала этот вопрос каждое утро со дня смерти Катрин.
— Я не знаю, — медленно ответил он. — Я не знаю, когда она вернется.
— Когда? — сказала Ливия, повышая голос.
Йоаким молчал. Потом медленно повернулся, подумав, что это удачный момент, чтобы все рассказать. Он посмотрел на Ливию.
— На самом деле я не думаю, что мама вернется, — проговорил он. — Ее больше нет.
Ливия округлила глаза.
— Это не так, — твердо произнесла она.
— Ливия, мама не вернется.
— Конечно, вернется! — вскричала Ливия. — Она вернется, и точка.
И снова принялась за свой бутерброд. Йоаким опустил взгляд, чувствуя свое поражение.
