Сознание уже закатывалось, как солнышко за гору, и вдруг что-то случилось. Женщина — а это точно была женщина, как бы даже не в маске — чернота вместо лица! — внезапно задрожала, руки отнялись от горла жертвы, она начала раскачиваться, сипло задышала. Словно ей плохо стало. Потом закашлялась, подалась в сторону.
Тут Надежду и подкинуло! Словно не сама, а какой-то мускулистый заяц в нее вселился! Провела рывок бедрами — не зря занятия по фитнесу посещала. Та тварь не ожидала, слетела с нее мордой в грязь. Надежда кинулась куда глаза глядят. Боль, страх, да еще запнулась, чуть не окочурилась от огня в ребрах. Но бежала — гнал несусветный ужас.
Выбежала из кустов, обернулась. За ней неслось невнятное пятно! Круговорот какой-то, перекати-поле, сгусток чего-то злобного, агрессивного. Она оступилась, покатилась вниз — это был склон перед дорогой. Не улица — просто проезд. Но именно по нему ехала машина! Надя плохо помнила, как выкатилась на дорогу, падала, махала руками, умоляла помочь.
Плотный мужчина ворчал под нос, усаживал ее на заднее сиденье. Дальше — провал, очнулась в больнице…
— Надюша, где это происходило, можете вспомнить? — спрашивал Кривицкий.
— Ничего не помню… — шептала слабым голосом пациентка, — на меня напали недалеко от площади Труда, потом везли… но, кажется, недолго, резко сворачивали… Темно было, ни одной встречной машины… А когда на дорогу выбегала, в стороне бетонный забор был, одноэтажные неосвещенные здания… Вроде складов или мелких предприятий… Да, еще железная дорога в стороне, поезд, кажется, шел…
— Больная устала, господа полицейские, — негромко сообщил доктор, — может, хватит на сегодня? Мы записали телефонный номер водителя, который ее привез, от него все узнаете.
— Номер — это хорошо… — задумчиво пробормотал Кривицкий. — Вы позволите еще минутку, доктор? Надюша, вспомните эту женщину, напрягите память. Может, часть лица, волосы, особенности фигуры? Сможете ее опознать, если вам ее покажут?
— Не знаю, лица я точно не видела… — Больная съежилась. — Глаза блестели, остальное все черное… Капюшон на голове — знаете, такой, затягивается резинками и плотно обжимает голову? Стоячий воротник куртки закрывает пол-лица, а сама куртка как мешок… Она кашляла, дышала — это точно женщина. Сипло ругнулась, когда ей плохо стало, одно слово произнесла — вы знаете, какое… Вроде невысокая, проворная, крепкая. Сила в ней какая-то нечеловеческая… — Девушка сморщилась от жутких воспоминаний. — От нее исходило что-то такое, я не могу объяснить — страшное, парализующее, от чего тело цепенеет… Психопатка какая-то… Почему? За что? Я ни с кем не ссорилась, никому дорогу не переходила, чужих мужей не уводила… — Она заплакала.
— Ну, все, достаточно, — встрепенулся доктор, — прошу нас простить, господа полицейские.
— Минуточку, — вдруг сказала моя Варвара, выбираясь на передний план.
Она села на край кровати, взяла руку больной. Напрягся доктор, но перехватил мой взгляд, не стал вмешиваться. Переглянулись офицеры полиции. Надежда вела себя на удивление спокойно, хотя глаза ее беспокойно блуждали. Прошла минута, лицо Варвары побелело, и я не на шутку забеспокоился. Такое ощущение, что мышцы лица сковала судорога. Что творилось внутри, можно лишь догадываться. Судорога перешла на суставы, конечности, обозначились пятна на лице. Потом она отняла руку от больной, посидела с закрытыми глазами, после чего резко поднялась и вышла из палаты. Все присутствующие, включая врача, озадаченно уставились на меня.
— Что это было? — подал голос Кривицкий.
— Так надо, — глубокомысленно изрек я и побежал догонять Варвару.
Она стояла в коридоре, прислонясь к стене, — дрожащая, бледнолицая, на нее с интересом поглядывала местная работница, перевозящая каталку.
Я схватил Варвару под руку, потащил к лестнице. Только на улице она пришла в себя. Глубоко вздохнула, уставилась на меня как-то странно. Впрочем, что в этом странного?
— Позволь немного критики, — сказал я. — Тебе, значит, можно вредить своему здоровью во имя работы, а мне — нет?
— Именно так, — кивнула она. — У меня не останавливалось сердце, не отмирала кора головного мозга и не было начальных признаков биологической смерти.
— Ага, — сообразил я, — будем ждать, пока все это появится?
Она молчала, пока я вел машину, молчала, пока мы поднимались по лестнице, и даже в квартире вела себя так, словно дала обет молчания! Только через полчаса она опять перевела дыхание и расслабилась.
«Демон отпустил», — догадался я.
— И не надо ходить вокруг меня с трагическим лицом, — сказала Варвара. — Сделай лицо попроще и сядь рядом.
Я так и сделал. Она поднялась и пошла переодеваться. Вот пойми этих женщин! Вскоре вернулась, пристроилась рядом.
— Ладно, не обижайся, я уже в норме…
— Ты побывала в шкуре маньяка? — осторожно спросил я.
— Господи, ну и мысли… Я побывала в шкуре этой бедняжки, когда ее душил маньяк… Он словно меня душил, я все чувствовала и видела… Видела глазами Надежды, понимаешь? Вспышки, короткие эпизоды — знаешь, словно смотришь кино и через каждую секунду останавливаешь запись. Весь ее ужас был во мне, представляешь? Полное отчаяние, безысходность, крик души в пустоту! Руки на горле — крепкие руки, если это женщина, то хорошо развитая… Я помню ее сопение, тяжесть в груди, надо мной склоняется что-то черное, дышит неровно, и словно две льдинки поблескивают… Это не человек, а не знаю кто. Сущность не из нашего мира, что-то пакостное, мерзкое, грязное в энергетическом смысле… Надо мной деревья без листвы, ночное небо в облаках… Знаешь, Надежда права — у этой особы нет лица. Вернее, лицо, наверное, есть — все-таки носитель из плоти и костей, но в какие-то моменты оно пропадает, или так кажется жертве… В общем, жуть дремучая, — заключила Варвара. — И я тебе точно скажу, Никита, — это была та самая сущность, которую я почувствовала тогда в музее, здесь нет ошибки.
А в целом — все зря. Варвара не узнала ничего нового. Я не стал ей об этом говорить. Нам обоим было страшно, следовало отдохнуть…
День 25 октября тоже выдался бесснежным. Столбик термометра застыл на жалких плюсах. Осень
