— Энергию можно сжечь? — засомневался Губин.
— Можно, — улыбнулся Якушин. — А очень часто — даже нужно. Ладно, мы отвлеклись. Что-то вертится в голове, не могу понять… — Тень легла на лицо основателя музея, он встал, начал вышагивать по свободному от мебели клочку пространства. — Крутится подсказка, но словно издевается, постоянно упархивает, как воробей. Это явно связано с нашим делом — то, что натолкнет на верный путь… — он замолчал, продолжая ходить.
Остальные помалкивали, наблюдали за ним. Варвара высунулась из своей ниши, приоткрыла рот в ожидании.
— Нам ждать, пока вы прозреете, Сергей Борисович? — осторожно спросил Губин.
— А? Что? — Якушин остановился, уставился поверх головы вопрошающего. Потом засмеялся: — О нет, Роман, это совсем необязательно. Вам незачем терять со мной время. Обо всех случаях озарения вас немедленно известят.
Глава десятая
Озарению способствовал очередной криминальный инцидент. В 9 утра следующего дня забили тревогу: в музее ЧП!
Позвонил Головин, голос проседал от волнения. Нет, с Сергеем Борисовичем все в порядке, но пострадавшие есть, и полиция уже извещена.
Мы с Варварой изнывали в пробках, проклинали городское руководство и пустые головы тех, кто отвечает за организацию дорожного движения. Впрочем, полиция стояла в тех же пробках, и мы приехали почти одновременно.
— Добрый день, — хмуро поздоровался Кривицкий, — давно не виделись, черт возьми…
Вокруг музея блуждали напряженные охранники, готовые махать кулаками после драки. Дверь с улицы была сломана, ее резали автогеном, чтобы открыть — впрочем, оказалось, что это сделали свои — иного способа попасть в запертое здание не было. Окна в бывшей котельной отсутствовали, имелась только дверь черного выхода.
Сергей Борисович пребывал в бешенстве, ходил чернее тучи, хватался за голову. «Вот же умники, — бормотал он, — Ну, скажите на милость, зачем они резали парадную дверь — с тем же успехом могли резать и заднюю!»
Охранники уверяли, что все быстро починят, мастера дверных дел уже в пути. Инцидент наглядно высветил недочеты охранной системы. Музей закрыли для посетителей, вывесив табличку с глубокими извинениями. Подъехала «Скорая», водитель с санитаром вытаскивали носилки. Прибыла еще одна полицейская машина — теперь уже с оперативниками Дзержинского района, и началось вавилонское столпотворение.
Из дальнего выставочного зала вывели бледную Ларису — у девушки подкашивались ноги, двое мужчин ее придерживали. На Ларисе лица не было, она осунулась за ночь, по щекам текли слезы. Девушку бегло опросили перед отправкой в больницу. Она рассказывала севшим голосом, при этом вяло сопротивлялась, уверяя, что с ней все в порядке, может отлежаться и дома.
«Лариса, прояви сознательность, — строго внушал Якушин, — если все в порядке, тебя отвезут домой — ты обязательно должна пройти обследование. Потом непременно возьми больничный». Она просила слабым голосом: пожалуйста, вынесите мою сумку, а также верхнюю одежду — куртку с шапочкой. Как же она поедет без всего этого? Сотрудники метались по зданию, но ничего из перечисленного не могли найти!
Растерянно мялся охранник Григорий из будки на въезде — он ушел с дежурства в десять вечера, а сейчас его опять вызвали, над человеком зримо веял призрак увольнения…
Картину происшествия постепенно восстановили. Накануне вечером Лариса последняя уходила из музея. Маргарита и Михаил, пользуясь отсутствием Якушина, сбежали пораньше, отправились по своим делам. Все было мирно, тихо. Охранник прохаживался снаружи — погода располагала. В ночное время сотрудникам ЧОПа и не полагалось блуждать по музею — в нем своих призраков хватало. Охрана контролировала входы, работали камеры видеонаблюдения.
Ровно в восемь Лариса закончила работу, выключила освещение, оставив только дежурное, пошла по залам, чтобы убедиться, что все посетители покинули музей. В главном зале никого не было. Она обогнула лестницу на второй этаж, прошла мимо витрин с погребальными урнами и муляжами бриллиантов из праха умерших, вошла в смежные помещения, где продолжалась экспозиция.
Вдруг за спиной послышался шорох, Лариса шарахнулась от неожиданности, но это не спасло. Сильное предплечье сжало горло. Она вырывалась, вертела головой и в ужасе осознала, что на нее напала женщина! Ногти на пальцах сдавившей ее руки были покрыты голубоватым лаком — в них отражалось свечение «дежурной» лампы. Пальцы ухоженные, длинные, явно женские. Почему заметила в такую минуту — уму непостижимо.
Убивать работницу музея в планах злоумышленницы не было — лишь слегка придушить. В глазах потемнело, голова раздулась. В спину вошла игла шприца — она чувствовала, как в нее что-то вливается. Сил сопротивляться уже не было. Глаза закрывались. Последнее, что она помнила, — как ее укладывают на пол, а дальше — темнота.
Впоследствии выяснилось, что Ларисе ввели мощную дозу снотворного, и всю ночь она пролежала без чувств на полу. Охранник на улице видел, как из музея вышла женщина, закрыла дверь на ключ и отправилась по дорожке в сторону будки со шлагбаумом. У него и тени сомнений не возникло… Уже стемнело, но вход освещался лампой в плафоне. Он находился метрах в пятнадцати от входа. Женщина была того же роста и той же комплекции, что и Лариса. На ней была куртка Ларисы — длинная, бледно-розовая, с меховой опушкой на воротнике. И сумка Ларисы — вместительная, из кожи крокодила. На голове был капюшон, но и это не смутило охранника — накрапывал дождик. Лица он не видел, но кто бы сомневался, что это Лариса? Она кивнула работнику и быстро растворилась за кустами. У шлагбаума через пять минут тоже видели эту женщину. Она работала на грани фола, но у нее все получилось!
Охранник Григорий сидел в будке, у него слипались глаза. Напарник удалился в уборную. Вошла «Лариса», не снимая капюшон, сняла со стенда тубус, поместила в него ключ от музея (впоследствии выяснилось, что это был совершенно посторонний, хотя и похожий ключ) и расписалась в журнале, подделав подпись Ларисы. Охраннику повезло, что не заметил подмены — эта женщина умела отстаивать свои интересы. Он приоткрыл сонные глаза, буркнул «привет». Дама тоже
