Меня сажают и надевают мне на шею черное устройство, похожее на сиденье для унитаза, которое пищит, уловив чип в основании моей шеи. Ойин Да садится напротив и смотрит на дисплей голополя.
– По крайней мере ты был там, где рассказываешь, – говорит она.
– Может, тогда перестанете смотреть на меня так, словно я змея какая-нибудь?
– Ты и есть какая-нибудь змея, – говорит Огене. – Ты первый незваный гость, заявившийся сюда, и ты признался, что выслеживаешь нас для федерального правительства.
– Да, но теперь я здесь, и не хочу выдавать ваше местоположение.
– Ты и не сможешь, даже если захочешь, – говорит Ойин Да. – Это не совсем место.
Скорее возможность места, различные пространства между разными «здесь». Лиджад существует вместе с котом Шредингера в измерении нескольких непознаваемых вероятностей.
Она отходит от панели и нажимает кнопки на устройстве ввода. Огене подходит к ней и шепчет. Как же это просто – знать чужие мысли. Он беспокоится, что она может попасть в ловушку и что это растрата энергии – держать окно открытым так долго, просто чтобы проверить. Она отвечает, что все будет хорошо, но думает, что, раз я искатель, то выведу их и помогу сбежать, когда придет время. Она начала мне немного доверять. От этого у меня в животе становится тепло.
– Принесите ему переодеться, – говорит Ойин Да. Она переключается на йоруба, на котором ее речь не настолько лишена эмоций. – Я не хочу, чтобы мой потенциальный противник пах мясом.
– Троньте мою одежду и умрете, – говорю я. – Мясо или нет, а рубашка эта от Пьера Кардена. Я лучше буду вонять.
Следом за моей репликой в каждом из них расцветают мысли, каждый думает, как я могу быть таким идиотом. Я чувствую себя идиотом, но затем понимаю, что на самом деле это не мои чувства, просто я ощущаю эмоции окружающих. Я запутался, но в хорошем смысле.
– Посмотрим, что думает совет, – говорит Ойин Да.
Они выводят меня из центра управления туда, где должно быть открытое небо, но его нет. Снаружи темно, но это не похоже на ночь. Я поднимаю взгляд и вижу, что небо – искусственное. Примерно в тридцати метрах над головой – свод из какого-то пятнистого материала, который держится на металлических ребрах. И материал, и ребра разных цветов, как будто найдены где попало. Ребра кончаются по обе стороны горизонта, но их поддерживают столбы, вкопанные в землю через равные промежутки. Мне интересно, что там, снаружи купола, а когда люди, с которыми мы идем, думают о небе, ощущается подспудное беспокойство. На ребрах тут и там есть лампы, но они не горят.
Здание позади меня, в котором находится портальная машина, – это уродливый бетонный блок с несколькими окнами-щелочками под плоской крышей. Необычно то, что в бетоне утоплено множество велосипедов без колес, их педали соединены цепями с маленькими генераторами, а кабели, протянувшиеся к крыше, похожи на искусственную паутину. Их так много, что на расстоянии крыша кажется волосатой.
– Велосипеды, – говорю я. – Это искусство?
Ойин Да фыркает:
– В первоначальном варианте приходилось работать с толкача, пока мы не подключились к государственной энергосети.
Я улавливаю исходящую от нее цепочку образов. Черно-белая фотография белого мужчины без рубашки на переднем плане, за ним несколько черных мужчин и блок на заднем плане. С обратной стороны написано: «Мальчики-велосипедисты». Следующая картинка – Ойин Да, работающая как над чертежами, так и над строящейся машиной. Потом картинка, на которой все мальчики едут на велосипедах в бесконечность, вырабатывая электричество, заряжая машину.
Я вижу катастрофический взрыв, после которого не остается ни синего неба, ни облаков, только какое-то искаженное пространство, кружащаяся, вихрящаяся бездна, которая сводит людей с ума и вынуждает возвести купол.
Ойин Да подталкивает меня.
– Ты в порядке? Выглядишь обеспокоенным.
– Я… в порядке. Просто сразу так много всего.
– Лучше не воспринимай это место как поселение. Думай о нем как о средстве передвижения, – говорит Огене. В мыслях он беспокоится, что я приду в бешенство, если наткнусь на дыру в куполе, а их там много.
Вдоль тропы тянется участок с искусственным освещением для выращивания овощей. Сейчас на нем никто не работает, но я вижу, сколько в него вложено труда. Не видно ни сорняка, грядки и борозды ровные. Я слышу запах удобрений и компоста, хотя, может, это и воспоминание о запахе, которое я уловил у кого-то из окружающих.
Мы проходим мимо пустых школьных помещений, они сейчас заперты. От нескольких людей я получаю изображение капсул виртуальной реальности для каждого ученика, добытых со свалки и восстановленных. Люди здесь гордятся образованием, которое дают своим детям. У них есть локальная версия Нимбуса, ограниченная нехваткой постоянного соединения с миром, но у Огене и других есть сервера, которые обновляются, когда реальность Лиджада пересекается с нашей.
Спортивные залы тоже пустые. Я понимаю, что прибыл в то время, которое они договорились считать ночью. Эрзац-день длится шестнадцать часов, и они включают свет, который на самом деле никому в Лиджаде не нравится.
Мы приходим к поселковой ратуше. Сплетники уже разнесли новость о моем прибытии. Я буквально чувствую информационную волну, информационный фронт, распространяющийся по поселку. Здесь примерно пятнадцать сотен людей, и у всех я вызываю любопытство. По крайней мере они не думают об убийстве чужака.
Собирается совет из тринадцати старейшин, и Ойин Да терпеливо излагает им дело, мое дело. Возможно, что один из старейшин – ее биологический отец, но это не проявляется как отчетливая мысль, наверное потому, что она сосредоточилась на том, чтобы убедить их, что она должна пойти со мной и войти в контакт с О45.
Они задают мне несколько уточняющих вопросов, потом меня просят выйти, пока они совещаются. Я завожу дружбу со свободно гуляющим домашним скотом. Лениво размышляю, бывает ли здесь дождь, а несколько детей стоят в метре от меня, не сводя глаз, один из них сосет палец, умудряясь при этом улыбаться. На принятие решения у совета уходит двадцать минут.
– Ну? – спрашиваю я Ойин Да.
– Мы идем, – говорит она.
Мы с Ойин Да прибываем в комнату, в которой меня изначально держал О45. Я могу лишь надеяться, что Феми Алаагомеджи где-то в здании. В комнате пусто и темно. Документов на столах нет. Ни Ойин Да, ни мне не удается активировать рабочие станции. Я узнаю из ее мыслей, что она могла бы это сделать, будь у нас время, но ей любопытны другие вещи. Дверь открыта, и, что неудивительно, охраны за ней нет, хотя в прошлый мой визит была. Коридоры обнимают тишину, как больного ребенка. Она такая, как бывает в действительно первоклассных банках, следствие дорогой звукоизоляции.
– Как мы будем искать эту Алаагомеджи? –
