За еще одним крутым поворотом коридора мы протиснулись через проход, заставленный массивными белыми колоннами, и вошли в Черное ущелье, по дну которого текла Ревущая река. Грохот несущейся воды стал таким громким, что мы могли только перекрикиваться. Свет фонарей потускнел, лучи их рассеивались пленкой влаги, осаждавшейся на стеклах. Держась на безопасном расстоянии от брызг, которые то и дело вылетали из пропасти, мы прошли по правому берегу ущелья к природной алебастровой арке, перекинутой через поток. Арка была округлой и скользкой, и даже с кошками на ботинках, крепко цепляясь руками, мы с трудом сохраняли равновесие. Само сознание опасности и вид этого угольно-черного, клубящегося пеной ущелья были достаточным испытанием для самой сильной воли.
Я вздохнул с облегчением, когда мы достигли огромного известкового выступа на другой стороне ручья, а Роджер провел рукой по лбу, покрытому капельками пота.
— Это единственное опасное место во всей пещере, которое все еще пугает меня, — признался он.
— Куда течет эта река? — вздрогнула Уилла, испуганно оглядываясь назад.
— Никто не знает, — ответил я. — Вода падает в пропасть в нескольких сотнях ярдов от арки. Поток, вероятно, впадает в каком-нибудь каньоне в один из притоков реки Колорадо.
Мы никак не могли прийти в себя, пока грохот Ревущей реки не сменился слабым журчанием далеко позади и в качающемся свете ламп не замерцали красоты цветных скал и геликтитов[5]. По сторонам, над головой и под ногами снова начали открываться бесчисленные провалы и коридоры и, хотя я был убежден в безнадежности этих попыток, Роджер настойчиво кричал в каждую щель. Странные акустические фокусы, которые пещера проделывала с нашими голосами, иногда забавляли и часто поражали. Помню, Роджер склонился над одной глубокой расселиной; затем мы прошли еще некоторое расстояние, и вдруг его голос с ужасным уханьем загремел позади из темноты.
После Храмового свода, как мы назвали полость в самом центре пещеры, галерея сворачивала почти прямо назад, и мы долго шли, прежде чем добрались до Радужного проспекта, единственного известного прохода в Гамлет-холл. Путь был чрезвычайно труден, ведя через ряд террас, чередовавшихся с узкими расщелинами. Провалы и сталактиты постоянно преграждали дорогу, и часто мы были вынуждены прыгать на несколько футов вниз с террасы на террасу или перескакивать через глубокие трещины, иногда спускаясь с помощью веревок там, где перепад высоты не позволял спрыгнуть. Серые, шерстистые летучие мыши, несясь в своем сверхъестественно чувствительном полете, часто задевали наши лица, и мы дважды оказывались в кавернах, буквально кишевших светло-коричневыми сверчками. В одном месте Роджер упал, и его лампа погасла; мой фонарь погас почти одновременно, когда я попытался удержать его. На несколько секунд мы погрузились в чуть ли не осязаемую тьму — ощущение, которое невозможно в полной мере испытать, не оказавшись в полумиле под землей, в таком тесном и узком коридоре, что возникает безумное чувство, будто тебя похоронили заживо.
Наконец, едва не валясь с ног от усталости, мы достигли Радужного проспекта. Для видящего ее впервые эта прекрасная галерея безусловно оправдывает все тяготы пути. Громадные гипсовые балки и арки из переливающихся кристаллов поддерживают своды длинного прямого коридора, постепенно уходящего вниз. На протяжении тысячелетий природные кислоты вырезали в известковых отложениях необыкновенные фигуры, и повсюду виднеются сказочные павильоны, розетки, горгульи и прихотливые скульптуры из алебастра.
На полпути к Гамлет-холлу проход расширяется и превращается в овальную сводчатую полость дымчато-фиолетового цвета. Сюда просачиваются воды подземных источников, и в углублениях пола стоят удивительно прозрачные и неподвижные лужи. По зеркалам этим бассейнов, как причудливые камеи, разбросаны странно изъеденные розовые и ярко-желтые островки, напоминающие коралловые рифы в глубинах океана.
Мы немного промокли, прежде чем пересекли Зачарованный грот, как назвал это место Роджер. Если не считать испуганного крика Уиллы, подцепившей носком ботинка слепого рака, мы преодолели последний участок Радужного проспекта без происшествий, и через полчаса углубились в темную сеть коридоров в южной оконечности Гамлет-холла. Никакие известковые образования не нарушали здесь гнетущую монотонность темноты. Блестящие поверхности вулканических пород со всех сторон и под разными углами отражали свет наших фонарей, и мы вздрагивали и уворачивались, как будто на нас под облачным ночным небом летел поток автомобилей.
Из-за искаженных отражений света и многочисленных галерей вход в Гамлет-холл представляет собой настоящий лабиринт. Мы очень медленно и осторожно продвигались по ответвлениям коридоров, опасаясь неожиданно потерять дорогу. Компас был бы в пещере бесполезен по причине магнитного воздействия минеральных отложений.
Только когда мы добрались до южной части длинного мрачного склепа, я понял, что проголодался. Взглянув на часы, я обнаружил, что была уже половина первого. Мы пробыли под землей почти пять часов, и наши остановки у боковых коридоров и крики в темноту заняли больше времени, чем я предполагал, поскольку обычно мы добирались до Гамлет-холла за два часа.
Покричав еще и лишь наполнив зал беспорядочными звуками, мы съели холодный ленч, запили его водой и двинулись к северному краю Гамлет-холла. Это была самая глубокая часть пещеры, известная нам с Роджером. Она находилась почти в двух милях от входа и более чем на шестьсот футов ниже поверхности земли. Здесь мы были ближе к уровню моря, чем в любой доступной точке в этой части Скалистых гор. Однако циркуляция воздуха по Радужному проспекту поддерживала в зале приятную прохладу, и мы, не испытывая никаких неудобств, начали осматривать пол в поисках следа, о которым сообщили охотники.
— Возможно, нам придется разделить Гамлет-холл на участки и обыскать пол дюйм за дюймом, — сказал я наконец, устав от безуспешных поисков. Но уже в следующую минуту удивленный крик Роджера заставил нас броситься к западной стене зала. Сведя вместе лучи наших фонарей, мы с безмолвным изумлением смотрели на замечательный отпечаток в толще камня — несомненно, след, который так взволновал Стратерса и Ван Мара.
Отпечаток, запечатленный в слое затвердевшего ила, должно быть, принесенном много веков назад потопом, воды которого позже отступили, отличался необычайным совершенством в деталях. Пятка, безусловно, была похожа на человеческую, но пальцы были заострены, как когти, и соединены чем-то напоминавшим широкие перепонки, чьи внешние края, хоть и с трудом, можно было различить при ближайшем рассмотрении. Я никогда не видел ничего, даже отдаленно схожего с таким следом, и не мог припомнить ни одного современного или доисторического животного, которое могло бы его оставить.
— Вы и теперь скажете, что Стратерс суеверен, как индеец? — торжествующе воскликнул Роджер.
— Я такого не ожидал, — признался я.
— Мне кажется, это след гигантской лягушки, — сказала Уилла. — Похоже, она ушла прямо в эту скальную стену.
Я направил луч лампы влево и обнаружил, что Уилла
