Свежие шрамы после операций чешутся. Голова двигается с нервирующей инерцией, словно в нее вогнали кило свинца, а не пару граммов арсенида и углерода. Коджо не понимает и десятой доли того, что с ним сделали. Но боже, как же хорошо быть таким сильным. Кажется, его тело сейчас может голыми руками разорвать целый взвод солдат.
Иногда он так радуется целых пять – десять минут, пока не вспоминает о других трупах, которым сделки не предложили.
Без всякого предупреждения ЗБ делает пируэт в сторону, поднимает руки вверх и тут Асанте начинает видеть. Буквально на миллисекунду, яркое и отчетливое чистое пятно в море тумана: локхидовский «Питбуль» взгромоздился на гранитный выступ слева, конечности расставил, пулеметы уже начали крутиться. В следующий момент Асанте снова слепнет, отдача идет вдоль руки, как маленькое землетрясение. А тело даже с ритма не сбивается.
– Так, это был захват цели, – замечает инструктор. – Наслаждайтесь видом.
Потом, воспользовавшись возможностью, повторяет основы – только во время захвата цели глаза фокусируются на одной точке достаточно долго, чтобы пассажир мог выглянуть наружу – и снова начинает хвастливо тараторить о системе связей прямой видимости.
Асанте даже не уверен, что остальные слушают то же самое. Тивана из новичков, так что, скорее всего, и она страдает от этих вводных лекций. Калмю точно перешла к курсу по ранениям на поле боя, Гэрин – к инженерному. По словам Мэддокса самому Асанте, наверное, со временем достанется биовооружение, чего образованию пропадать.
Чтобы подготовить готового к бою специалиста, нужно девятнадцать месяцев. Зеро справляются за семь.
Ноги Асанте прекращают двигаться. Со всех сторон доносятся тяжелые вздохи. Голос лейтенанта Метцингера щекочет пространство между ушами:
– Пассажиры, можете пройти в кокпит.
Переключатель захоронен в зрительной коре и связан с силой воображения. Его называют «мандалой». Каждой рекрут выбирает свою и держит ее в секрете: у хитроумного противника не должно быть и малейшего шанса подбросить мастер-ключ на какой-нибудь плакат в разгар битвы. Паттерны не знают даже техники, имплантаты закодированы двойным слепым методом проб и ошибок. «Что-то личное, – говорили участникам программы. – Что-то уникальное, что легко вообразить».
Мандала Асанте – это последовательность четырех слов, набранных рубленым шрифтом. Их он сейчас и представляет:
ВСЕ ТАВТОЛОГИИ
ЭТО ТАВТОЛОГИИ
И мир вдруг со щелчком встает в фокус. Асанте даже запинается, хотя стоит на месте.
Как по команде, левая рука начинает дергаться.
Они где-то на середине склона, на пологом лугу, озаренном лучами солнца. Тут даже есть цветы. Насекомые. Все пахнет жизнью. Силано поднимает дрожащие руки вверх. Калмю с глухим стуком падает на траву, приходит в себя от напряжения, которое едва чувствовала, пока ей управляла лучшая половина, напряжения, которое истощило и ослабило ее, несмотря на двойное количество митохондрий сверх нормы, агонисты АМФ-зависимой киназы и с десяток других модов. Благодаря им весь отряд сейчас ходит в лучших из лучших. Акоста шлепается рядом с ней, улыбаясь солнцу. Гэрин бьет ногой гнилой ствол и оттуда уползает настоящая змея, черт ее подери, желто-черная лента с мелькающим языком. Тивана стоит рядом с Асанте, такая же лысая и с такими же шрамами.
– Красиво тут, да?
Правый глаз у нее слегка косит и дергается; Асанте с трудом заставляет себя смотреть ей прямо в переносицу.
– Недостаточно красиво, чтобы я два часа терпел, сидя с мешком на башке, – Сакс опять предается бессмысленному нытью. – У них что, руки отвалились бы дать нам хоть какой-то видеоканал?
– А еще мы могли бы просто спать, – ворчит Калмю. Оба знают, что все не так-то просто. Мозг – это путаница проводов, извивающаяся от подвала до чердака и обратно; отруби свет в гостиной и обогреватель потухнет. Даже платный просмотр – дело дохлое. В теории вроде бы можно вообще не заморачиваться с этими бегающими глазками – врезать видеоканал прямо в кору, и дело с концом – но мозг у Зеро уже настолько забит имплантатами, что недвижимости для такой чепухи осталось маловато.
Так по крайней мере говорит Мэддокс.
– А мне плевать, – отзывается Акоста. Из-за тика в уголке рта улыбка у него получается неприятная, дергающаяся. – Я бы и в два раза больше посидел в оффлайне, если бы в конце всегда были такие виды.
Акоста радуется любому огрызку природы, который может найти; его родная Гватемала потеряла почти все леса в огненных каруселях сорок второго.
– А ты тут почему? – спрашивает Тивана.
Асанте не сразу понимает, что вопрос адресован ему:
– Прости?
– Акоста у нас любитель природы. Калмю думает, что разбогатеет, когда технику рассекретят. А ты зачем подписался?
Для Асанте это новость. Он даже не знает, как ответить. По его собственному опыту в Зеро не записываются. Отряд сам тебя находит. Странный вопрос, слишком личный. Вызывает в памяти то, о чем как-то не хочется думать.
Вызывает в памяти то, о чем он и так слишком много думает.
– Ну…
К счастью, именно в этот момент по радио в беседу решает вмешаться Мэддокс:
– Так, слушайте все. Проверка симптомов. Силано.
Капрал смотрит на предплечья:
– Все в норме. Даже потряхивает меньше обычного.
– Калмю.
– У меня э… э… э… – она заикается, борется с собой, потом сплевывает от разочарования. – Вот же сука!
– Твою обычную афазию я только что убрал, – говорит Мэддокс. – Гэрин.
– Зрение мерцает каждые пять – десять минут.
– Это улучшение.
– Становится лучше, когда идет физнагрузка. Может, дело в улучшении кровотока.
– Интересно, – замечает Мэддокс. – Тиван…
– Боже, я тебя вижу, я вижу тебя!!!
Сакс валится на спину, его трясет. Закатываются глаза. Пальцы когтями впиваются в землю.
– Я вижу!!!! – кричит он, а потом начинает нести какую-то несуразицу. Головой бьется о землю. Слюни летят во все стороны.
Тивана и Силано бросаются к нему, но по аудиосвязи гремит голос Бога:
– Назад! Всем назад, быстро!
И все подчиняются, так как у Бога голос лейтенанта Дэвида Метцингера, а никто не хочет иметь дело с ним. Дыхание Бога дует с небес, от пропеллеров медицинского вертолета, тот взбивает воздух невозможной тишиной, хотя его уже все видят, просто все, и в стелсе нет смысла, и никогда не было, ведь транспорт всегда рядом, просто на глаза не попадается, на всякий случай.
Сакс замолкает. Лицо – сплошная судорога, позвоночник как натянутый лук. Вертолет приземляется, вуп-вуп-вуп лопастей едва слышно даже с десяти метров. Машину рвет медиками и
