Сверху раздался стук и послышался голос, отвлекая старика от работы.
– Птах, ты тут? Эй, просыпайся!
Блаженный обосновался в погребе барака, где на время были расквартированы строители. Все предложения делить кров с остальными держащийся особняком Птах проигнорировал и перетащил свой немудреный скарб вместе с драгоценными иконами сюда. Постелил набитый соломой ветхий матрас и спал практически на земле. Питался там же, совсем не показываясь в полевой кухне.
– Егор, ау! Я слышу, что ты там.
Одним из немногих способов выдернуть отшельника из полутрансового состояния было назвать его по имени. Повозившись с щеколдой, Птах отпер дверцу и, щурясь, посмотрел на стоявшего над ним Мигеля, опустившегося на одно колено.
– Пора?
– Пора, – кивнул священник. – Все собрал?
– Почти, почти, – заторопился Птах, спускаясь по лесенке вниз и беря очередную икону. – Все здесь. И Николушка, и Матушка, и Серафимушка. Всех умыл дедушка. Все переедут.
– Ну и духота. – Спустившись следом, Мигель немного постоял, пока глаза после яркого света привыкали к полумраку кельи. – И чего тебе с остальными не живется? Не укусят же они тебя.
– Нет, нельзя, – затряс вихрастой головой отшельник. – Не хочу. Бесполезный я там. Строят, дома мастерят. А я храню, стерегу, чтоб на месте все было, как время придет. Крест это мой. Собственный. Нести надо.
– Ну, считай, вахта твоя закончилась. – Мигель помог Птаху снять со стены икону. – Готово почти все. Освящать можно, но без икон нельзя.
– Нельзя, нельзя, – горячо согласился Птах. – Сначала дом заселить нужно, чтобы ждали уже. Нельзя Боженьку с ангелами в пустую церковь намаливать.
– Давай вот это сюда. Так, ну что, все?
Они оглядели опустевший погреб, без икон ставший еще мрачнее. Из обстановки остался только матрас в углу, полкраюхи пресного хлеба у миски с недоеденной кашей и чадящая карбидка на нижней ступеньке лестницы.
– Все.
– Тогда двинулись. Отец Иннокентий ждет. Ух. Этот потяжелее, я понесу.
Они поднялись в барак, и Мигель подождал Птаха, возившегося с крышкой погреба. Чувствуя вес баула, священник в очередной раз укорил себя за то, что не взял тогда из церкви Святой Троицы хранившиеся в ней образа, кроме нескольких, которые поместились в сумку. А что он мог сделать? Снести все на лодку, тут же отозвался внутренний голос. Но кто знал, да и не дело это, выносить из храма иконы. Даже после конца света. А кому они теперь достанутся? Кто будет за ними следить? На этот вопрос у Мигеля, к его небольшому успокоению, ответ имелся. В Антарктике, помимо «О.А.К.», еще теплились очаги выживших. Да, в отличие от разрушенной «Новолазаревской» они находились на серьезном удалении друг от друга. Но ведь они были! А значит, когда-нибудь церковь найдут, и она снова будет использоваться по назначению. Только бы не разграбили… Да полно, он вновь одернул себя. Там у людей есть голова. Должна быть. Вон, русские же жили, к тому же приютили столько людей. А если иконы и разберут по домам, так даже и лучше. В конце концов, других священников на материке он не знал. Кому служить? Может, и были, но встречаться не доводилось.
Только бы на дрова не пошли, снова забередил душу гаденький голосок…
Поправив на плече баул, Мигель тряхнул головой, прогоняя назойливые неуместные мысли. Все нормально. Так и должно быть. Им и этих икон хватит. А со временем, даст Бог, может и получится у местных художников написать еще святых. Красивое православное издание с иллюстрациями Мигель видел в библиотеке. Все по мере поступления.
В селении обитали представители разных наций и вероисповеданий. Были и православные, так что затее священника никто не препятствовал. Правление «Братства» было лояльно к любым конфессиям, поддерживая тем самым культурное наследие представителей разных стран. Мигель помнил передвижную Церковь Святого Грима, в которой сочетались браком Олаф и Милен. Теперь и у них своя будет.
Когда они шли по дороге, ведущей к стройке, священник увидел фермера, направлявшегося к ним через поле и что-то кричавшего, размахивая руками, чтобы привлечь внимание. Мигель и Птах сбавили шаг, давая мужчине возможность поравняться с ними. Подойдя, тот продолжал что-то сбивчиво говорить на датском, указывая в направлении, откуда пришел.
– Подождите, постойте. Я не понимаю, – пытался вклиниться Мигель в поток непонятных фраз. Птах прятался за его спину, опасливо прижимая баул с иконами к груди.
Мужчина продолжал жестикулировать, взяв священника под локоть и явно приглашая последовать за собой.
– Я не понимаю, – повторил тот по-английски, и фермер наконец догадался сменить язык.
– Вы должны пойти со мной! – взволновано продолжил он, убедившись, что теперь его понимают.
– Что случилось?
– Я Лассе, скотовод, – представился мужчина. – Яма! Там, на моем участке! Вы должны посмотреть!
– Яма? – растерялся Мигель.
– Да, – кивнул Лассе. – Большая! Я ничего не понимаю.
– Мы тоже, – с натянутой улыбкой ответил Мигель, пытаясь вежливо отстраниться, когда фермер снова попытался взять его за локоть. – Понимаете, мы спешим.
– Идемте, прошу вас!
– Мало ли на свете ям? – пожал плечами священник. – К тому же сейчас зима, мало ли что случилось.
– Вот именно! – Лассе волновался все больше. – Случилось! И это не просто яма… Как хорошо, что я вас встретил! Вы же священник, в конце концов!
Мигель переглянулся с Птахом, молча переминавшимся за его спиной.
– Ну ладно, – вздохнул он. – Только быстро. Показывайте, что у вас там стряслось.
– Конечно, конечно! Идемте, я покажу.
Сойдя с дороги, мужчины пошли вслед за Лассе через поле, бывшее когда-то небольшой футбольной площадкой.
– Вот, – сказал фермер, обреченно опустив руки, хотя Мигель уже сам прекрасно видел, что они пришли.
То, что Лассе описывал как яму, на деле выглядело провалом овальной формы, метра четыре в диаметре, окруженным по краю высокими кучами земли. Положив баул, Мигель осторожно приблизился и посмотрел вниз, став на груду дерна. В глубину яма была метров шесть, и на этом расстоянии плавно уходила в сторону, куда не доставал солнечный свет.
– Что это? Оползень, плывун?
– Не знаю, – покачал головой Мигель. – Ты верно сказал, что я священник. Никогда ничего такого не видел. Даже учитывая, что двадцать лет прожил в ледниках.
– Земля разверзлась и поглотила их и их сородичей – всех людей Кореевых со всем их имуществом, – бормотал не решавшийся подойти к яме Птах. – Они живыми сошли в мир мертвых, со всем своим добром; земля сомкнулась над ними, и они сгинули из среды народа[12].
Присев на корточки, Мигель оглядел стены отверстия, испещренные вертикальными длинными бороздами, напоминавшими то ли следы бура, то ли… Священник осторожно провел пальцами по одной из них. В ширину она была почти как
