Потому что от этого могла зависеть судьба всей войны.
* * *Вечер был наполнен военными повседневными делами, но вместе с опускающейся ночью утихли и звуки, сопровождавшие разбитие лагеря. Лес, стоявший в нескольких сотнях шагов, еще шумел дикими воплями обезьян, недовольных, что кто-то вторгся на их территорию, но и вопли эти постепенно стихали. Только время от времени от близкого лагеря слонов раздавался рев, которому отвечало ржание лошадей и ритмичное покрикивание стражников.
Эти обычные, нормальные отзвуки отдыхающей армии наполняли сердце Деаны печалью. Каждая ночь означала пятнадцать, а порой и двадцать миль пути, что неуклонно приближало их к битве.
Она уже перестала молиться Великой Матери о чуде. Вести, что Кровавый Кахелле отступил со своей армией и сбежал на запад, на равнины черных племен, так и не пришли и наверняка уже не придут. Донесения из Помве были ясными: армия рабов все еще осаждала город, хотя командир ее наверняка знал, что войска Коноверина приближаются на помощь осажденным.
Более того, характер фортификаций, что возвели бунтовщики, свидетельствовал, что они настроены не на долгую осаду, а на быстрый штурм. Точно так, как это предвидел Эвикиат. А Помве не был крепостью — всего лишь торговым городом, окруженным стеной настолько высокой и рвом настолько глубоким, чтобы остановить банды грабителей. Эвикиат был прав, предполагая, что многочисленная армия, даже если она вооружена скорее отчаянием и ненавистью, чем сталью, может захватить город быстрее, чем предполагали аф’гемиды Родов Войны.
А потому скоро дойдет до битвы, после которой у Деаны руки окажутся в крови тысяч рабов. Нападение на Помве уничтожало все возможности переговоров с бунтовщиками. Но если Госпожа Ока их не остановит, кровавая волна ненависти и жажды мести прокатится по целому княжеству, а то и всему Дальнему Югу.
Для Деаны д’Кллеан, Пламени Агара, Госпожи Ока, не осталось хорошего пути.
В последнее время вечером и утром она проговаривала лишь адр’суффи — молитву послушания, молитву согласия, словно мантру повторяя слова: «Владычица, воля Твоя — как вода, а я плыву». Иссарам произносили ее, лишь когда судьба ставила их в ситуации, в которых невозможно было выбрать путь, ведущий к спокойной совести. Потому что, коль скоро дорога жизни ведет нас к боли и греху, нужно доверять Матери, нужно верить, что Ее планы — нечто большее и мудрейшее, чем мы в силах понять.
«Я — листок, несомый рекою, Владычица, воля Твоя как вода, а я плыву».
Но порой не помогало и это.
Деана приоткрыла завесу шатра и осмотрелась. Факелы давали достаточно света, чтобы она могла дивиться совершенству ровных линий палаток и поставленного рядами оружия. Более шести тысяч Буйволов, в любой момент готовых к бою, окружали ее со всех сторон. Лагерь Соловьев находился рядом, там, где держали табуны лошадей, а в нескольких сотнях шагов дальше отдыхали под опекой отрядов легковооруженных нуавахи почти сто пятьдесят боевых слонов.
Конные и пешие наемники разбили свой лагерь немного дальше — и он был, пожалуй, самый тихий и спокойный из всех. Офицеры Буйволов и Соловьев слишком всерьез восприняли ее разрешение вешать недисциплинированных солдат, что вместе с утроенным жалованием и обещанием обильных добавок после выигранной битвы в несколько дней превратило эту банду во вполне нормальные отряды. К тому же армия ее, маршируя на запад, то и дело вбирала в себя пополнения. Остатки Буйволов и Соловьев, которые до сих пор не отправились в столицу, — а еще добровольческие отряды, готовые служить за щедрое вознаграждение. Один только Новый Нурот дал отряд наемников в почти триста щитоносцев, две сотни лучников и сотню всадников. И нынче Деана стояла во главе уже тридцати пяти тысяч солдат.
Да. В ее руках сила, с которой она и правда могла планировать подавление бунта.
Вот только ее сердце не слишком желало такого.
Она вздохнула, притянув к себе быстрые взгляды Соловьев, несших стражу при ее шатре. Взглянула на ближайшего.
— Если думаешь, что я вздыхаю из-за тоски по князю или других бабских глупостей, то выбей это себе из головы, Нивель. — Она уже узнавала их в лицо, помнила имена большинства из пятидесяти своих личных охранников. — Мне войну нужно выиграть.
— С помощью Агара мы их победим, госпожа.
— Да. Знаю. Вопрос только в том, что будет, если Агар решит, что мы должны управиться сами.
— Если Владыка Огня пожелает подвергнуть нас испытанию, мы его не подведем. — Охранник вытянулся и отсалютовал копьем. — Только бы эти упитанные телята сделали все, что должно.
— Сделают, уверяю тебя. Но погоди, как ты их назвал? Упитанные телята? Нужно запомнить.
Солдат ни на миг не смутился: напротив, широко улыбнулся. Буйволы и Соловьи не слишком-то пылали взаимной любовью, но, к счастью, относились друг к другу с должным уважением. А ей приходилось следить, чтобы это равновесие между неприязнью и уважением не оказалось поколеблено. Вот и местом, где поставили ее шатер, она выбрала лагерь тяжелой пехоты. Во-первых, чтобы выказать доверие Роду Буйвола, а во-вторых, чтобы не пришлось постоянно видеть то и дело мелькающего перед ее глазами Вуара Сампора, чья нагловатая любезность становилась все более раздражающей. Но ее личную гвардию составляли Соловьи. Таким образом она не обидела ни одного из аф’гемидов, избежав впечатления, что она — пленник или заложник кого-то из них.
Кажется, она становилась все опытнее в такого рода играх. И также начинала лучше понимать ментальность, формируемую Родами Войны.
Когда маленького мальчика выкупали у хозяина и передавали в ахиры, его определяли в небольшой отряд, в котором он проводил ближайшие годы. Совместные тренировки, молитвы, приемы пищи, молитвы, сон в одной комнате, молитвы и постоянное соревнование с другими группами мальчишек — один из краеугольных камней школы будущего ахира — приводили к тому, что, когда отпадали самые слабые, дружина такая сживалась, будто родные братья. Этому помогал и доходящий до фанатизма культ Владыки Огня, и многочасовые медитации со всматриванием в пламя, молитвы, посты, произнесение мантр. Перековывание — как говорилось — сердец в клинки.
Потом их передавали большим отрядам, у Буйволов — в бритахи, у Соловьев — в пердии, то есть в отряды кавалерии из двухсот голов, и схема повторялась. Тренировки, молитвы, совместная еда и беспрестанная конкуренция с другими «котлами» и хоругвями… Пока наконец не приносилась присяга верности Роду Войны и они не начинали воспринимать чужим все, что находилось вне этого последнего.
Этих мужчин и правду выковывали, словно стальные клинки, чтобы сделать совершенным оружием. И они становились оружием удивительной результативности. Для них оставался лишь Агар — бог истинных воинов, они считались лишь с собственным Родом, только с братьями-солдатами, с которыми провели несколько лет, и исключительно эти последние оставались достойны доверия. Прочие, даже родители и родственники, которых порой приводили
