Чародей встал, вытер руки о рясу с таким выражением на лице, словно окунул ладони в экскременты, и подошел энергичным шагом.
— Твой шаман умирает.
— Он не мой.
— Забавно. Глядя, как хорошо ты приказал его перевязать и как ты о нем заботишься, я бы мог подумать иначе. То, что схватило одного из его духов, теперь высасывает его силы. Я не знаю этой магии, но выглядит все довольно мерзко. Нам нужно войти в ту надстройку.
Кеннет и сам планировал сделать нечто подобное. В конце концов, это было место, где он предполагал найти ответы на несколько вопросов.
Например, кто правит этим проклятущим кораблем и не могли бы они подбросить его солдат к берегу.
Но была одна небольшая проблема.
— Там нет никаких дверей.
Желудь чуть улыбнулся.
— Думаешь, это самая большая твоя проблема? Впрочем, полагаю, что с этим-то я сумею что-нибудь сделать. Идете?
Глава 42
— Вперед! Вместе! Левой! Правой! Левой! Толка-а-ай!
О Владычица, ну и тяжелыми же оказались эти фургоны. Люка со своим плечом даже не пытался занять место при выступающей из борта жерди, но, глядя, как дышат и сопят солдаты, как краснеют от усилия их лица и загривки, почти радовался контузии.
Конструкции Кор’бена Ольхевара были практически гениальными. Боевой фургон верданно снабдил длинными пиками с одной стороны — чтобы слоны не сумели добраться до его бортов, а с другой, от внутренних бортов, отходили четыре солидные горизонтальные жерди. У каждой стояло двое мужчин, и они толкали всю эту машинерию. Фургоны, идущие во главе, двигались размещенными с тылу длинными дышлами, каждое из которых обслуживалось несколькими солдатами.
И так они и шли, шаг за шагом преодолевая сопротивление почвы и людей.
Внутри лагеря маршировали две тысячи лучников. Все, кто умел пользоваться луком и кого Кахель-сав-Кирху придерживал именно для такого момента. Четыре отряда, насчитывающие по пятьсот людей каждый, по приказу офицеров поднимали оружие и посылали залп над линией шелковых полотнищ, растянутых на шестах.
Они создавали истинную зону смерти вокруг лагеря.
И шли, прикрывая тяжелую пехоту, которой собирались открыть путь к главному удару. Три полка, придерживаемые до сих пор в резерве, лучше прочих вооруженные и наиболее опытные. В том числе и полк Волка, родной отряд Люки-вер-Клитуса.
Он отдал бы все, чтобы иметь нынче возможность идти с ними.
— Внимание! Залп! — закричал один из наблюдателей с повозок.
Враг регулярно обстреливал их: спешенная коноверинская кавалерия и наемные отряды не били баклуши, а потому Люка поднял щит над головой, кривясь от боли. Делал он это скорее по привычке и чтобы подать пример более молодым, нежели из-за настоящей опасности.
— Летят!
Стрелы приближались с гневным фырканьем, но, как и много раз ранее, это было напрасное усилие, потому что шелковые полотнища на жердях оказывались прекрасным препятствием: стрелы вязли в них и бессильно падали на землю.
Конечно, часть сразу же отсылалась назад этим негодяям. Познакомьтесь с меекханской смекалкой, сучьи дети.
Довели коноверинцев до того, что раздосадованные отряды кавалерии пытались подъехать галопом ярдов на пятьдесят к фургонами и выпустить стрелы почти отвесно, чтобы те падали на защитников. Эта отчаянная тактика принесла Соловьям только лишние трупы.
— Не тормозить! Левой! Правой! Левой! Правой! Держать скорость!!!
Они должны были двигаться вперед и зайти Буйволам с фланга, потому что слева от них вот уже три четвери часа шел отчаянный бой. Остальная повстанческая армия атаковала весь фронт врага: повозки, обороняемые наемниками, тяжелую пехоту Буйволов, отряды кавалерии, втиснутые посредине, — чтобы только связать противника боем и не позволить ему перегруппироваться или отступить. Чтобы лагерь и скрытые за ним отряды имели хотя бы малый шанс сделать свое.
Но на сколько еще хватит их сил?
Люка наклонился и крикнул на ухо одного из толкателей:
— Вперед! Сильнее! Левой! Правой!
Мужчина задрожал и, блестя зубами, надавил на жердь.
Они шли. Но, во имя ярости Владыки Битв, это была самая медленная атака в истории всех войн!
До этого момента они отбили только одну серьезную попытку их задержать. Четверть часа назад Буйволы ударили по лагерю в лоб, оттуда, куда почти невозможно было стрелять, — в своих чешуйчатых панцирях и укрывшись за стеной ростовых щитов. Коноверинцы принесли тяжелые бревна, которые втыкали в землю и упирали в борта, пока им не удалось остановить фургоны, — а потом принялись рубить и резать пики на них. Ох, даже дурак додумался бы, что они пытаются проделать дыру в их обороне, чтобы облегчить роботу слонам.
Толкающие оставили свои тщетные попытки и бросились на помощь экипажам фургонов. Грянул жестокий бой, в которой убийственное обучение и солдатская гордость столкнулись с ненавистью и презрением к смерти. Защитники вставали возле поднятых бортов и кололи коноверинских пехотинцев примитивными гвизармами, копьями и вилами, втыкали узкие наконечники в щели между щитами, стараясь попасть в лицо, шею, глаза. Их товарищи били кистенями, сделанными из цепей, чьи последние звенья были залиты свинцом. Шмяк! Шмяк! После таких ударов высокие шлемы то и дело проваливались внутрь. Но Буйволы тоже не отставали. Часть из них не рубила бамбуковые пики, тяжеловооруженные сражались копьями и чем-то, что напоминало пики, используемые меекханской пехотой. Их длинные узкие наконечники были снабжены двумя крючьями, и именно этими крючьями воины Дома Буйвола зацепляли защитников и пытались стащить их с повозок.
А поскольку сучьи дети были сильными, то многих им удалось так стянуть на землю, после чего — заколоть, будто животных.
Люка в первом порыве бросился вперед, но сразу же отступил. Это был не его бой. С едва действующей рукой и с головокружением, что снова у него началось, он бы только мешал.
«Что я, чтоб меня, тут делаю? Отчего я всегда лезу туда, где во мне нет нужды?»
С тылов лагеря набежали роты повстанческой пехоты и кинулись на Буйволов, вызвав замешательство. Но коноверинцы отошли, оставив несколько десятков трупов в голове лагеря. Своих и защитников. А еще борта, почти полностью оголенные от пик.
Раздались крики, к передним фургонам полетели приказы и распоряжения вместе с чередой проклятий. Но не было слышно и слова паники или страха. Кор’бен Ольхевар появился между солдатами, с фургонов сразу же сняли большую часть сломанных бамбуковых пик, а на их месте расположили новые, столь же длинные и острые.
Люка тихонько засмеялся, увидав это, преисполненный гордости и злобной радости одновременно. Лагерь вез несколько тысяч таких пик. Еще восставшие могли залатать доски, вырванные из бортов, могли поставить колья перед фургонами или связать и использовать как переносные козлы против
