— Ха-ха, дочка, ха-ха. — Голос кха-дара истекал сарказмом. — Впрочем, мы сидим по горло в дерьме, поэтому немного юмора нам не повредит.
Кошкодур кисло улыбнулся под выгоревшими усами. — Все выглядит не слишком хорошо, да, кха-дар?
— Не слишком, лейтенант. Я не надеялся на торжественный пир или на детей, что станут бросать нам под ноги цветы, но это? — Он махнул на палатку, сшитую, казалось, из каких-то занавесей. — Слишком много гнева и злости.
— Или разочарования и недоверия. — Йанне потер челюсть, размазав в кровавую полосу несчастного комара. — И, пожалуй, с ними сложно не согласиться. Война закончилась больше двадцати лет, а Империя вспомнила о рабах только сейчас. Если бы это был я…
— Но это не ты, Йанне. И не «еслибый» мне тут, чтоб нас всех. За последние годы из рабства выкуплено почти тридцать тысяч человек…
— Крестьян? Ремесленников? Обычных солдат?
Прозрачные глаза Ласкольника сузились в злые щели.
— Прерви меня еще раз, парень, и мы выйдем наружу, и я спущу с тебя шкуру. Мы тут не затем, чтобы нырять в выгребную яму старых обид. Мы не могли сделать ничего больше и…
— А это правда, кха-дар, — Нийар выступил из шеренги, — то, что ты говорил? Насчет того, что наши помогли посадить на трон здешнего князя.
Ласкольник фыркнул, выругался и внезапно широко улыбнулся. Ох, как же Кайлеан любила эту улыбку. Это был ее, их кха-дар, вождь-отец чаардана.
— Похоже, вы не дадите мне закончить ни единой фразы, да, детишки?
Даже Кошкодур, ровесник генерала, не казался оскорбленным этими «детишками». Более того, он даже оскалился, словно у него только что вышел удачный бросок костьми. Их командир тяжело вздохнул.
— Ну ладно, по очереди. Йанне, прости, порой я чувствую, что беру на себя слишком много, что это становится больше меня. Я бы предпочел, чтоб было как на войне: видишь, где враг открылся, и бьешь туда изо всех сил. А эти тайны, секреты, игры Крыс и Гончих… слов нет. Простишь?
Кайлеан видела уже, как Ласкольник делает такое: естественно, с непринужденной искренностью. Простит ли? Она глянула на Йанне. Если бы старик указал ему кол и произнес: «Сынок, всади-ка вот это себе в задницу», парень тряс бы ногами в воздухе раньше, чем она успела бы сосчитать до десяти.
— Нет… — Птичник сбился, покраснел. — Это я… говорил глупость…
— Не только ты, кое-кто еще не сумел придержать язычок насчет странных идей насчет буйволовых рогов.
Несколько ухмылок — маловато, чтобы смутить Лею.
— Он сам начал похваляться, кха-дар.
— Естественно. Но вернемся к делам поважнее. Нийяр, сколько раз я тебе врал?
— Ни разу, кха-дар.
— Я сказал столько, сколько узнал от Пальца. А Псарня действовала по поручению самого императора. Это я знаю от него самого.
— Но не удалось?
— Но не удалось. И множество людей ищет ответ: почему? Но сейчас нам нужно бы узнать, чего стоит эта армия. — Ласкольник махнул рукой в сторону выхода из палатки.
— Учатся, словно проклятущая пехота, генерал. — Кошкодур почесал в затылке. — У них есть ветераны, которые учат молодых, и вообще.
— Знаю. Видел этот лагерь. Только этот, потому что вы знаете: остальные мы не можем рассмотреть. Ну и имейте в виду еще одно: имперский пехотинец обучается как минимум пять лет, прежде чем попадает в боевой полк. Ну, разве что — война, тогда все идет быстрее. Но даже во времена Ржавой Осени мы не посылали в битву людей после месяца беготни со щитом.
— Говорят, что восстание готовилось дольше. Годами.
— Говорят, Сарден, говорят.
— Ну и пока что они выигрывают большинство стычек.
— Засады, ловушки, коварство. Хорошая работа, но это лишь вступление. Игрушки, не война. Белый Коноверин еще не двинул армию, Камбехия — тоже, а она — сильнейшее из здешних княжеств. Зато Северная Гегхия разгромила большую часть сил восставших и задавила бунт почти на всей своей территории.
— Под Помве сав-Кирху упокоил три тысячи кавалерии.
— Вижу, что это пробудило в тебе нечто вроде меекханской гордости, да, Кошкодур? И в остальных — тоже? Это была хорошая работа, хорошая битва. Мудрая. Но у них там имелось десять тысяч человек против трех, а также боевой лагерь, и, что важнее всего, помвейцы отнеслись к ним легкомысленно. А никогда не стоит относиться легкомысленно к гребаной меекханской пехоте. Такая вот новость ушла после Помве в мир, а потому теперь будет сложнее. Следующий командир, с которым им придется сражаться, будет осторожней, не даст обмануть себя притворной слабостью. Ну и они еще не выходили в бой против слонов.
Слоны. Кайлеан видела нескольких в Белом Коноверине, прежде чем отправиться на запад. Огромные, как ее родной дом, серые горы на четырех колоннах, с адскими змеями, что свисают между белых клыков, торчащих из морды. Чудовища, словно из легенд о Войнах Богов. Один, похоже, возвращался с тренировок, потому что на спине его стояла башенка, в которой сидело трое лучников. По бокам свисали куски кожаного панциря, а башку и хобот скрывали блестящие стальные чешуйки. Торин, конь, которому были не страшны копья, стрелы и огонь, даже присел на задние ноги, увидев эту тварь, — и не хотел приближаться к ней и на тридцать ярдов.
Слоны. Якобы только Коноверин мог выставить их более двухсот. Ласкольник осмотрел их озабоченные лица.
— Ага. Вижу, что вы начинаете думать. А кроме слонов у княжеств есть еще и профессиональная армия, наемники, машины и наверняка — боевые маги, поскольку большая часть местных чародеев использует магию аспектов, связанных с огнем. Естественно, битву можно выиграть и без использования Силы, отчего бы и нет? Но потери тогда будут в пять раз большими, а армия станет дольше зализывать раны.
— Может, у рабов есть собственные колдуны, кха-дар? — буркнула Дагена.
— Может, и есть, Даг, может. А ты хоть кого-то почувствовала?
Девушка покачала головой, а Ласкольник скривился, словно надкусил гнилой плод.
— Палец говорил, что у здешних Крыс — Тростников — имелись специальные отряды, которые как раз и занимались выслеживанием и уничтожением чародеев среди рабов и детей, у кого проявлялись магические таланты, — продолжал он. — Называли это прополкой сорняков. Может, невольникам и удалось скрыть часть обладающих талантом. Может, их каким-то образом обучали. Но в таком случае я хочу знать, сколько их и что они могут. А прежде всего хочу знать, что этот проклятый сав-Кирху намерен делать. Какой у него план. Потому что какой-то — должен же быть, он не может сидеть тут слепой и глухой, как кабан в чащобе, ожидая чуда.
Йанне хмыкнул и несмело приподнял руку.
— Не думаю, чтобы он был слеп и глух, кха-дар. Он много знает о том, что происходит в городе. В Белом Коноверине то есть.
Они глянули на него, все семеро. Ласкольник чуть склонил голову.
— Я что-то пропустил, Йанне?
— Я… — Птичник резко покраснел. — Я не думаю, но он же упоминал,
