Ульх быстро выскочил за дверь и почти сразу же вернулся, наверное, Сарта послал.
– Ларт, подойди ближе, – доставая бумаги, проговорил я. – Вот смотри, это знак, вернее это будет называться орден. В самое ближайшее время необходимо такие отлить из латуни и серебра. Да, из серебра, не смотри на меня так, всего тысячу сто пятьдесят штук и двести штук вот таких вот мечей, их льешь из золота.
– Как, ваша светлость, из золота? – удивленно переспросил Ларт.
– Да сколько там того золота, ты размеры посмотри, – отмахнулся я от него. – И вот еще что, нужен вот такого примерно размера гранитный камень, одна сторона полированная, да вот тут все расписано. Это, конечно, не к спеху, но каменотесам закажи, пусть подготовят.
В дверь постучали, и заглянул Стен.
– Ваша светлость, все пришли.
– Пусть заходят.
Все зашли и встали у дверей – стульев не хватило, поэтому они стояли.
– Вот, кстати, Литон, первое задание для тебя, сделать одинаковые стулья в кабинет в количестве, вдвое большем, чем есть сейчас, а то так и будете стоять на совещаниях.
Проканителились еще час, но зато всем все рассказал, объяснил, кому надо постучал по голове, в переносном смысле, конечно.
Герцог Кантор прислал сотню своих гвардейцев, их и поставили в патрули и в охрану дорожных рабочих. Что интересно, детей, что мы привезли с собой, разобрали по семьям, даже деда с внуками забрали в одну семью. Озадачили главную швею, и та со своими белошвейками неделю шили малышне обновки. Новые родители честь по чести рассчитались за одежду и обувь деньгами.
Глава двадцатая
А потом для меня начался кошмар. Лотар просил меня присутствовать на репетиции оркестра и постоянно спрашивал, так ли звучит, а звучало все совершенно не так. А я кроме трам-парам-парам и добавить ничего не мог, но уж очень хотелось, чтобы этот марш звучал. Бились целую седмицу, и если какой-то фрагмент получался, тут же записывали его по партиям нотной грамотой. Вот так по фрагментам полностью и восстановили мой любимый марш «Прощание славянки», а потом как-то в один момент все получилось, и началась шлифовка произведения, но за время, пока подбирали, я чуть с ума не сошел от какофонии.
Награждение проводили на поле, построили скамьи как на стадионе, пригласили родителей погибших да и оставшихся в живых, кто жил не далеко. Я выделил дилижанс, и тех, кто жил в одном-двух днях пути, привезли всех. Много было из соседнего баронства, те, которые пришли с бароном Гораном де Винером. Я с небольшой трибуны произнес речь, рассказал, как мы бились под стенами столицы и в землях барона Леста, а потом перешли к награждению.
Все было отрепетировано заранее, я называл фамилию, названный под бой барабана выходил и получал орден и премию в десять монет серебром. Если же названный был убит, то барон Варт отвечал, повторяя имя бойца, что он погиб смертью храбрых. Я просил родных получить орден и денежную премию. Те, кто выходил, все получали у Ларта, а Гюнтер произносил слова благодарности за сына-героя. Если кого-то не было, орден откладывали в сторону, этим отвезут.
Награждение было долгим, все-таки более тысячи воинов, и вот последний человек отошел от стола – и тут грянул марш. Даже не знаю, как так произошло, что все сидящие вскочили, а те, кто стоял, замерли, у многих по щекам катились слезы, все-таки музыка великая вещь, а тем более такая музыка.
После этого я приказал выкатить несколько бочонков с вином, вынести столы с закуской. Сам пригубил вина и ушел. Завтра отправлю в Кентию несколько человек, которые повезут ордена и деньги кентийцам. Я решил выплатить по два золотых каждому погибшему; благодарственные письма родителям я уже заготовил. И каждый погибший получал орден с золотыми мечами, ничего, я не разорюсь от этого, если бы не кентийцы, все бы там на поле и остались.
* * *Утро, как всегда, началось с рассветом, зима, на улице пасмурно, дует сильный и холодный ветер. Поэтому на разминку не пошел, сделал несколько упражнений, чтобы разогреть мышцы, принял душ и пошел завтракать. После завтрака отправлю кентийцев с орденами и деньгами и дополнительно передам отцу монокуляры, как-то так вышло, что никак не отправлю их ему. Уже несколько раз собирался, и то забыли положить, то, когда отправлял последнее письмо, не стал рисковать, теперь точно отправлю. Для каждого изготовили нарядный футляр, чтобы ненароком не побились, и упаковал это все в ранец из толстой кожи. Вдруг в кабинет, даже не постучав, вломился Гюнтер.
– Ваша светлость, приближается войско вашего отца, они только выехали из-за поворота, но я в приближатель рассмотрел штандарт.
Я был ошарашен и даже немного выбит из колеи.
– Так, Гюнтер, быстро наводить порядок, оркестр срочно на улицу к крыльцу, кухне готовить пир, на стол хрусталь, новые приборы, в комнаты для гостей новые лампы. И это, Алексии… сообщи, ей еще собраться надо.
Гюнтер убежал, а я выскочил из кабинета и помчался по ступенькам вниз к выходу.
– Ларт! – закричал я, увидев его, – выставить караул для встречи, – потом опомнился. – Найди барона Варта и скажи ему, что прибывает его сюзерен, пусть выставит караул для встречи… Всё, беги, нет, стой, подожди! Отправь кого-нибудь в город за нашими музыкантами, ресторан постоит вечер без музыки. Вот теперь вроде всё, беги.
Сам кинулся на стены, достал бинокль и вгляделся вдаль. Ну точно, отцов штандарт, да вон и он сам. Постойте, а это кто рядом с ним, неужели канцлер? Точно, Нивель эль Комис, затворник, который, насколько я знаю, никогда не выезжал за территорию Кентии. И кто-то в карете, а иначе зачем ее брали, они что, переселение Кентии задумали в один отдельный маркизат? А войска-то сколько, идут и идут, да все в хорошем доспехе.
«Ладно. Как их встретить? В воротах замка или выехать навстречу? Нет, лучше выехать навстречу».
– Гюнтер, Ларт, Ветерка мне и сами на коней, едем встречать.
Наконец я немного успокоился, осмотрел своих спутников и приказал открывать ворота. Выехали из ворот красивой рысью и, не мешкая, направились в сторону прибывающих гостей, или родственников, или всех сразу. Армия стала располагаться у леса, где в прошлый раз я встречал отца, а карета и еще десяток всадников направились к нам. Мы встретились на полдороге, я соскочил с Ветерка и преклонил колено перед отцом. Он грузно спрыгнул и, подойдя, поднял меня и обнял.
– Жив, сын, слава всем духам предков,
