Она стоит целую твою жизнь. Да, немного же стоит моя жизнь, подумал Док. Точнее, стоила.
Таня хозяйничала на кухне.
– Здравствуй! Потерпи полчасика, сейчас обедать будем!
Док присел в сторонке. Смотрел, как ловко она управляется с готовкой. Раньше любил так вот, со стороны, смотреть на нее, когда она занималась делом. Неважно каким – уборкой, игрой с детьми, чтением книги или кухней. Она не стеснялась его взгляда, не делала вид, что не замечает, – понимала, что он здесь, рядом, но у нее было дело, и она его делала. А он – у него теплело на душе. Непонятно отчего. Просто становилось тепло и уютно. Сегодня он снова сидел в углу, снова смотрел на нее. Мое последнее прибежище – столько лет, столько жизни, столько всего. И сейчас придет то единственное, знакомое, особое тепло, оттого что она рядом, пусть и не обращает внимания.
Тепла не было.
Таня накрыла на кухне – сказала, домработницу отпустила, зачем в столовую тащить, тут проще будет. Док сходил в винный погреб, потом сидел, машинально тыкал в подменяемые тарелки – сначала ложкой, потом ножом с вилкой, пригубливал марочное «Лангендок-Руссийон», что-то отвечал на расспросы. От послеобеденного бренди разморило. Ушел в кабинет, прилег на диван, укрылся пледом. Тепла не было.
Когда Олаф вручал медальон, Доку, честно говоря, стало смешно. Какие-то детские игры в шпионов, не иначе.
– Вам обязательно следует взять его с собой в поездку, и никак нельзя терять. К медальону обязательно должен быть привязан шнурок…
– Этот?
– Любой. Хотите – веревку привяжите, хотите – цепочку через петлю пропустите. Знаки и символы правят миром, а не слова и не закон.
– Кто это сказал?
– Конфуций, Док.
– А-а-а, тот самый человек-легенда!
– Ну да. Никто не знает – был, не был, кто такой на самом деле…
– …зато изречениями земля полнится, как будто только и делал, что умничал, – рассмеялся тогда Док.
Если бы Доку еще год назад хоть кто-то сказал, что он отправится вот в такую поездку, Док бы его послал. Никогда раньше у него не было ни малейшего желания приобщаться к экзотике. Но теперь-то дело было не в экзотике, а в том, что слово дал. Сказал же «согласен».
Весь полет до Пекина Док смотрел тупые американские боевики про «крепкого орешка». Уиллис нравился Доку. В его манере держаться, в крепости фигуры, в улыбке было что-то такое, внушавшее уверенность – сейчас всех пораскидаем, всех попалим, всех нагнем! Чем старше становился Док, тем больше ему нравились дурные боевики. Это как начать грызть воблу, понимая, что соли дофига, что вредно, – а не остановишься. Док поражался сам себе, но с пристрастием к киношной тупости бороться не хотел. Должно же оставаться в тебе несовершенство, такое, что ты можешь себе позволить и не особо грустить на тему, что позволяешь.
На следующее утро после перелета, сделав вид, что поборол джетлаг, Док уселся в лимузин – к нему прилагалась русскоязычная экскурсоводша – и отправился осматривать все то, что положено осматривать. В голове от проеханного и пройденного не оставалось ничего, ноги разве что болели. Мелькали в окне все эти пагоды, здания, лица, посвистывало в ушах мурлыканье экскурсоводши, кстати, вполне себе приятное, зудел щебет сотен голосов возбужденных туристов, щелкали – а чему там щелкать, сплошная имитация! – затворы фотоаппаратов, били по глазам вспышки. Док вернулся в отель и отключился.
В самолете до Синина на соседнем кресле оказалась молодая мамаша с мальчишкой лет двух. Мальчишка выгибал спину, разбрасывал ручонки в разные стороны, всё хватал. Раза три выдергивал наушники-вкладыши из ушей Дока. Мамаша смущалась, извинялась по-китайски. Куда я лечу, главное, зачем? – опять пытался проснуться здравый смысл. Но вместо этого заснул сам Док.
Утром Док сел в поезд. Ничего нельзя забыть – все эти паспорта, визы, разрешения, бумажки с непонятными закорючками. Двадцать один час, путь неблизкий впереди. Док опять рассмеялся сам себе. Раньше со словом «Тибет» у него была единственная устойчивая ассоциация – минет. А теперь он, здоровенный седобородый мужик шестидесяти лет от роду, на полном серьезе – ну ни психиатрия ли? – едет в Лхасу, да еще с каким-то грязным куском латуни в кармане! Маразм крепчал, не иначе.
В купе оказались пожилая китайская пара, рыжий англичанин лет сорока и Док. У Дока была нижняя полка, у китайцев нижняя и верхняя. Проводница забрала цветастые аляповатые билеты, выдала вместо них какие-то картонки. Док жестами показал китайцам, что хочет убраться с нижней полки – мол, уступаю вам. Китайцы улыбались, долго кланялись. Британец что-то сказал Доку, тот машинально ответил – и британца понесло. Ой, как же приятно встретить знающего английский, ой, как же они здесь живут, ой, – кудахтал, как курица какая-то. Доку надоело.
– Послушайте, а зачем вы едете в Лхасу? – Док задал свой простой вопрос и немигающим взглядом уставился в точку на переносице англичанина. Тот нес какую-то чушь в ответ, а Док думал: ну вот зачем тебе этот Тибет, а? Зачем мне – я знаю. А ты-то что там делать будешь? Селфи снимать? Ну припрешься ты, ну попрыгаешь туда-сюда по туристическим точкам, ну сувениров накупишь – и назад. А зачем приезжал? К чему собирался приобщаться? Как вообще можно к чему-либо приобщиться через карго-культ?!
Олаф тогда был безжалостен:
– Только не подумайте, что там что-то особенное. Под таким углом зрения проблему вообще не следует рассматривать. Все проще.
– А именно? – не понял поначалу Док.
– Тибет, мой старший друг, – это большой логистический узел.
– Какой-какой?
– Логистический. Склад. Хаб. Подъездные пути. Только очень особый хаб.
– Чем особый?
– Тем, что существует десятки тысяч лет. И все это время работает без перебоев. Внутри там всё – артефакты, технологии, двери в иные пространства. Только те, кто это обслуживают, понятия не имеют, что им на самом деле доверено.
– Почему?
– А потому, Док, что это единственно возможная схема организации процесса, если вы строите его не на годы и века, а сразу на тысячелетия. Вот смотрите. Допустим, вам нужно что-то такое передать, чтобы его забрали и им воспользовались, скажем, через пять тысяч лет. Как вы поступите?
– Ну, наверное, спрячу эту вещь где-то. Наберу разумный персонал. Оставлю инструкции, что делать.
– И?
– Ну и пусть дожидается адресата.
– Блестяще. Вы через пятьдесят лет умерли. Персонал тоже смертен. А еще войны, разруха, эпидемии. Так что делать будем?
Док молчал, собираясь с мыслями.
– Дорогой мой старший друг, не ломайте голову зря. Есть несколько условий, что следует соблюсти при организации подобного хаба. Первое условие – труднодоступность. Это чтобы большинство катаклизмов, связанных с социумом, проходили мимо. Пусть воюют и болеют там, внизу. А хаб
