– А тут – вышло? Так?! – перебил Андрей.
– Правильно…
– И?..
– Я подумал, что всё это может стоить гораздо больше.
– Так ты же с ним договорился! Знаешь, как называется изменение условий игры после начала игры без оповещения противника?! Не знаешь?! А я скажу: кидалово! Ты его кинул! Не просто на деньги, а на жизнь! Он же в свои последние секунды тебя защищал! Не себя – тебя!..
Андрей, тяжело дыша, схватил бутылку, глотнул из горлышка.
– Ты хочешь сказать, я подлец?! – отвернув лицо в сторону, крикнул старик. – Всё не так, Андрей! Всё совсем не так!
– Тогда расскажи – по-твоему, как?!
– Тебе не понять.
– Почему?
– Потому что ты – никто. Вот поэтому и не понять!
Теперь Слава смотрел нагло. Бравировал. На лице его была мерзостная ухмылка – как будто напрашивался. Нет, Андрей, бить старика последнее дело. Если уж понесло его, так пусть выговорится.
– Слава, я не враг тебе. Успокойся, пожалуйста.
– Я не могу… – голос старика внезапно задрожал, пошел скорыми приближающимися слезами, – я не могу успокоиться.
– И все же успокойся, – снова попросил Андрей, обнимая старика за плечи, усаживая на стул и сам присаживаясь на табурет рядом.
– Я не знаю, как рассказать так, чтобы ты понял, – уже без дрожи продолжил Слава.
– А ты расскажи как есть. Не заботься – правильно будет или неправильно. Жизнь ведь сложнее категоричных оценок.
– Что-то умный ты не по годам, – попытался пошутить Слава. Андрей только улыбнулся в ответ.
– Тогда слушай. Только сигарету дай.
– Слав, ты ведь не куришь.
– И что? Захотелось.
Андрей сунул Славе под нос пачку «житана», терпеливо подождал, пока старик выудит сигарету плохо гнущимися трясущимися пальцами, щелкнул зажигалкой. Потом ждал, пока Слава прокашляется, соорудив гримасу отвращения на лице, и, наконец, бросит едва начатую сигарету под ноги, растоптав, словно змею.
– Я в школе учился, классе в пятом, – хрипло начал Слава. – У нас на труде перед концом четверти учитель что-то вроде экзамена устроил. Нужно было напильником болванку обточить, сделать из нее какую-то штуку, уже не помню какую. Перед каждым на верстаке тиски, напильник, ну и болванка. Я ее обдирать напильником начал – что, нормально получается, стою, орудую. А у соседа моего по верстаку тиски херовые попались. Не держат ни фига. У меня болванка ровно стоит, от движений моих не шелохнется ни на миллиметр, а у него болтается между губами тисков – он напильником двинет, болванка заваливается. Он ее опять закрепит, снова напильником – она, падла, опять заваливается. Он мне, не помню, как звали, белобрысый такой, троечник, рожа на жопу похожа, он мне говорит – мол, помоги, подержи свободный конец болванки, я быстро все сделаю, потом тебе помогу, мы в два напильника твою шеметом обдрочим. Я вижу, ему без меня-то не справиться, отвечаю – конечно, давай, раз такое дело. Пассатижами за верх ухватился, он пару раз дернул напильником – не, все равно плохо держат тиски. Он тогда – давай в твои зажмем. Я – давай! Мою заготовку побоку, его зажали. Мне-то что без дела стоять? Мы в два напильника все сделали, и правда быстро получилось. Он эту херню готовую из тисков вынул, я свою зажал, напильник взял, говорю – давай помогай. А он только лыбится так мерзко – а зачем, у меня все готово. Я ему – иди на хуй, падла, и давай свою дрочить. А поздно уже, звонок. Учитель говорит – сдавайте работу. Ну, сдали. У него пятерка, у меня тройка. Не просто так, а в четверти! Я ему хотел рыло начистить, так он от меня бегал всё, скрывался. А потом и забылось. Вроде бы забылось. Дай еще сигарету.
– Опять кашлять будешь.
– Может, буду, может, нет, тебе что? Я же тогда откуда мог знать, что не болванка и не придурок жопорылый, а сама жизнь в мои двери первый раз постучалась! В институт пошел – я их всех был на голову, а то и на две, по мозгам выше, товарищей моих гребаных. Они только вопрос расчухивать начинают, а у меня уже ответ готов. И во всем так было. А что в итоге? Распределение подошло – кто где по теплым местам, а я, как идиот, непонятно где и непонятно зачем. Потом в этом почтовом ящике столько лет, и что? Как работать, как науку двигать, так я, как за результат получать, так и без меня народу хватает, а моя очередь если не последняя, так все равно ближе к концу. Завлабом стал – вообще тошнило каждый день. Тьма бумаг, в штате куча нахлебников. Сам, без ансамбля, сам-бля, один-бля, своим горбом пол-лаборатории тянул, если по-честному разобраться, а как получать – снова, выходит, я не при делах и, понятно, не при деньгах.
Слава остановился, сглотнул вязкую слюну:
– Налей.
– Тебе чего, воды или как?
– Сначала воду, потом «или как».
Пил жадно, ходя вверх-вниз кадыком, ухая холодными тяжелыми глотками в пустой желудок.
– Потом много всего еще было, только принцип не менялся. Жену отдай дяде, а сам иди к бляди. Только несколько лет назад свезло, так свезло – раз, другой; выправился вроде, перестал копейки считать. А жизнь-то мимо прошла…
– Слав, я тебя понял, только вот в толк не возьму – чем тебе Док не угодил?
– Тут дело не в том, угодил или не угодил. Я его давно знал, с тех времен, когда ты еще пионерские песни пел, или что там у вас было. Поэтому, когда он предложил, я согласился. Приехал сюда. Он мне винчестер вывалил – там все эти бумаги. Бумаг вроде бы много, а толку с них мало. Картинка разрозненная.
– Да, я в курсе, – сказал Андрей.
– В курсе чего?
– В курсе того, как дело тогда обстояло.
– Ни в каком ты не в курсе! В курсе был только я! И понимал, что ничего работать не будет. Потому что Сёрл знал что-то еще. А бумаги были не его, еще чьи-то. И тот, кто эти бумаги делал, тонкостей, в отличие от Сёрла, тоже не знал. Короче, безвыходная ситуация. Но я выход нашел.
– Как?
– Додумал. Разложил у себя в голове все привходящие и начал думать. Сначала было нужно понять, где белые пятна образовались. А предметная область-то не общего вида, неизвестная, как тогда понять, что где должно быть? Покомбинировал, опыты стал ставить, оно не работает, естественно. Вообще никак не работает, даже не запускается.
– Но у этого, кто до тебя был, работало?
– В том-то и загвоздка была, что у него работало! Мне как красная тряпка – если там работало, почему
