— А почему вы думаете, что я не могу рассказать ей об этом сейчас? — поспешно спрашиваю я. — А может, я только что ей все рассказала?
— Правда? — он смотрит на меня, изогнув одну бровь.
Мне нечего ответить, и, поняв это, он победно ухмыляется.
— Нет, думаю, ты ничего не сказала, — тихо произносит он. — И сомневаюсь, что когда-либо скажешь.
Конечно, я буду молчать. Все тайны и секреты, связанные с ним, я унесу с собой в могилу. Все, даже тот, о котором не должна знать ни одна живая душа, самый страшный и темный его секрет — его чувства к грязнокровке.
— Но… — в отчаянии начинаю я. — Но она может просто… она может просто думать, что Беллатрикс злится на меня, потому что печется о благополучии своей сестры, или еще из-за чего.
— Беллатрикс Лестрейндж заботится о ком-то, кроме себя? — скалится он. — Мы говорим об одной и той же женщине? — он ухмыляется еще шире.
Невольно улыбаюсь в ответ, и в этот момент в целом мире кроме нас не существует никого, мы улыбаемся друг другу, и это прекрасно, потому что искренне. Это уже не игра и не противостояние характеров…
Но его улыбка быстро исчезает, как только он осознает — немного запоздало, — что откровенно шутит и смеется с грязнокровкой. Его взгляд становится хмурым, и моя улыбка гаснет.
Повисает долгая пауза, которую он решает нарушить первым:
— Нарцисса знает Беллатрикс лучше, чем кто-либо, — спокойно произносит он. — И искренне считает, что если бы Беллатрикс знала о моей интрижке с кем-нибудь, то непременно рассказала бы ей.
— Тогда почему она до сих пор не сделала этого? — шепотом спрашиваю я. — Почему она еще не сказала ей о том, что мы с вами…
Он прищуривается, глядя на меня: я ступаю на опасную тропу. Любые разговоры и намеки на наши отношения — запретная тема…
Тем более, мне что-то не хочется использовать слово «интрижка». Оно не подходит для описания того, что между нами.
— Почему Беллатрикс еще не рассказала сестре о нас? — в конце концов спрашиваю я.
— Потому что она не знает, — раздраженно кидает он. — Она подозревает, но у нее нет доказательств. Они были — воспоминания о той ночи, когда она перерезала тебе вены, — но я стер их. К тому же Беллатрикс, может, и сумасшедшая, но не идиотка. Она прекрасно знает, что если попытается утопить меня, я потяну ее за собой, я расскажу жене о поведении ее сестрицы, о том, как она спала со своим зятем, — он умолкает на мгновение, поднимая голову чуть выше. — Беллатрикс знает. Она любит сестру и сделает все, что в ее силах, чтобы сохранить ту в неведении.
Обдумываю его слова. Думаю, он прав, но… но…
— Беллатрикс сказала вашей жене, что вы не позволяете никому причинять мне вред, — на одном дыхании произношу я, пока у меня есть силы на это. — Еще ваша жена сказала, что я… что я должна ценить ваше покровительство и защиту, потому что это единственное, что может спасти меня.
Он задумчиво смотрит на меня, и я осторожно продолжаю:
— Что она имела в виду, говоря, что это единственное, что может спасти меня?
— Понятия не имею, — хмурится он.
И мне кажется, у него возникла какая-то мысль, но он прогоняет ее, качая головой.
— Ей жаль тебя, и не более того, — спокойно заключает он. — Я знаю ее. Несмотря на ее убеждения, она не одобряет моих методов и много раз просила меня быть с тобой помягче — насколько это возможно.
Чувство вины гложет меня. Нарциссе меня жаль… И чем я плачу ей за эту доброту?
— Вы уважаете ее, но тем не менее не хотите прислушиваться к ее советам, — почти шепотом начинаю я. — Вы никогда не проявляли ни капли милосердия ко мне.
Он глубоко вздыхает и, кажется, хочет сказать что-то в ответ, но не может выдавить из себя ни слова.
— Что-то еще? — наконец спрашивает он.
Напряженно соображаю, как ответить.
— Нет, — в конце концов выдаю я, — нет, только это.
— Тогда, полагаю, у нас нет причин для беспокойства, — заключает он. — Нарцисса никогда не хотела быть Пожирательницей Смерти, потому что не готова зайти настолько далеко во имя достижения цели. И я не сомневаюсь, что именно поэтому она заговорила с тобой сегодня. Она просто жалеет тебя. Если бы она подозревала нас, то в первую очередь поговорила бы со мной, я уверен. У нее слишком развито чувство собственного достоинства, чтобы распространяться на такую деликатную тему.
Могу ли я ему верить? У меня просто нет выбора. Он знает ее лучше меня.
Но… то, как она говорила, и намеки Беллатрикс…
— Что мы делаем? — шепчу я. — Сколько времени пройдет, прежде чем нас в итоге раскроют?
Его глаза полыхают яростью.
— Нас не раскроют, грязнокровка, — тихо произносит он. — Я позабочусь об этом.
— Нам грозит опасность, Люциус, — стараюсь не обращать внимания на бешеный стук сердца, готового вот-вот выскочить из груди.
Горькая улыбка касается его губ.
— А когда она нам не грозила?
Он прав. Абсолютно и всецело прав. С самого начала наши отношения были разрушительными, безумными… неправильными во всех смыслах. Уже тогда, в ту ночь, когда он ворвался в мою комнату и прижал меня к стене, не позволяя увидеть свое лицо, но заставив чувствовать его сильное тело, прижимающееся ко мне, заставив гадать, кто бы это мог быть, и что ему нужно, и задаваться вопросом, хочу ли я умереть в эту самую минуту или же хочу посмотреть, что будет дальше.
— Это безумие, — полушепотом произношу я. — Все это… неправильно.
Черты его лица ожесточаются.
— Кому знать лучше, как не мне, — шепчет он.
Волны ненависти исходят от него. Ненависти ко мне и к самому себе.
— Но вы считаете это сумасшествием, потому что я грязнокровка, в то время как я думаю, что это неправильно из-за того, что слишком многим мы причиняем боль. Рону, вашей жене… и друг другу.
Его губы растягиваются в тонкую нить, и он смотрит на меня так, словно старается понять, но не может, потому что ему чуждо беспокойство о чьих-то чувствах, кроме собственных.
— Мы никому не делаем больно, грязнокровка, — бормочет он. — Никто, кроме нас, не знает правды.
Грустно качаю головой. Никто и никому…
— А как же мы? — голос все-таки срывается. — Как насчет того, что мы оба страдаем? Разговаривая сегодня с вашей женой, которая была так добра ко мне, я думала лишь о том, как мы… вы и я…
Осекаюсь на полуслове, видя, как он крепко сжал кулак. Я не должна была заговаривать об этом. И пусть он больше не гасит свечи прежде чем прийти ко мне, дабы доказать себе, что он ничего не боится, но все же он еще не готов открыто говорить о том, что между нами происходит.
— Вы понятия не имеете, как
