Но… так приятно иметь что-то, в какой-то мере олицетворяющее нормальную жизнь.
Все бы отдала за пару туфель и комплект нижнего белья — эти вещи в топе моих приоритетов.
Натягиваю платье на влажное тело. Ткань прилипает к коже, но когда я высохну, это прекратится, так что не беда.
Подхожу к прикроватному столику и, взяв гребень, расчесываю мокрые волосы, свисающие сосульками.
В последние дни я нечасто смотрюсь в зеркало: мне противно собственное отражение. Меня тошнит от той, кем я стала. Видеть ее не могу!
Но расчесывая волосы, я невольно бросаю взгляд в зеркало.
Господи, я такая тощая. Сколько же килограммов я потеряла?
Впрочем, это неудивительно. Я ем от силы раз в день, ну а если повезет, то два.
Ненавижу. Чувствую себя только что вылупившимся птенцом: такой хрупкой, что кажется, дотронься пальцем — и я сломаюсь.
При желании я даже смогу пересчитать свои ребра.
Со вздохом откладываю гребень в сторону, и в следующее мгновение в комнату входит Люциус, прикрывая за собой дверь.
Он бегло осматривает комнату, а затем, глядя на меня, произносит:
— Сегодня ты пойдешь ко мне, — его глаза темнеют.
— Почему? — удивленно моргаю в ответ.
Он вновь обводит комнату взглядом и ухмыляется.
— Эта комната… какой-то чулан для прислуги. Не хочу находиться здесь дольше необходимого.
Ах, ну конечно. Эта убогая комнатушка напоминает ему, кто я и кого он… Интересно, могу ли я все еще использовать слово трахает?
— Пошли, — он протягивает мне большой кусок серебристо мерцающей материи: что-то подобное я уже видела у Гарри. Мантия-невидимка. — Надень это. На случай, если мы встретим кого-нибудь в коридоре.
— А не слишком ли это рискованно? — дрожащим голосом спрашиваю я. — Вдруг кто-нибудь войдет в твою комнату?
— Каждый раз, когда я прихожу к тебе, мы тоже рискуем. В моей комнате мы будем не в большей опасности.
Знакомое чувство зарождается где-то глубоко внутри: страх — я переживала его уже несчетное множество раз, но все еще никак не могу свыкнуться с этими ощущениями.
Несмело протягиваю руку и, взяв мантию, накидываю ее на голову, стараясь, чтобы ни платье, ни босые ступни не выглядывали из-под нее.
Люциус окидывает меня взглядом и кивает.
— Хорошо, — шепчет он. — Следуй за мной и не отставай, — его взгляд ожесточается. — И не думай сбежать. Дверь в конце коридора заперта.
Необязательно было говорить мне это. Я не смогла бы сбежать, даже если бы у меня была возможность… я бы не сбежала.
Развернувшись, он на секунду приникает ухом к двери, прислушиваясь, — нет ли кого-нибудь в коридоре, а затем открывает ее и выходит из комнаты. Следую за ним, нарочно шурша мантией, давая ему понять, что я рядом.
Не глядя в мою сторону, он запирает дверь и направляется к своей комнате. Он уже сделал несколько шагов, но тут позади нас открывается дверь.
— Люциус?
Мы поворачиваемся, и — хвала Господу, что я скрыта мантией.
Беллатрикс медленно направляется в нашу сторону.
— Чего тебе? — грубо спрашивает он.
Слабая улыбка касается ее губ.
— Ты знаешь, чего я хочу, — не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, на что она намекает. — Было время, когда ты прекрасно это знал.
Желудок скручивает стальными жгутами. Не хочу, чтобы она разговаривала с ним, не хочу, чтобы она даже смотрела на него…
Черт. Теперь понятно, что она чувствует по отношению ко мне.
Стоп. Ну уж нет! Я не собираюсь жалеть еще и эту стерву. Мне очень стыдно перед его женой, но испытывать угрызения совести из-за той, которая пыталась заставить Рона переспать с его младшей сестрой… никогда!
— Ты пьяна, — ледяным тоном произносит Люциус. — И уже поздно. Возвращайся в кровать.
Она смеется и проводит пальцем по вороту его мантии.
Кажется, меня сейчас стошнит.
— Я вернусь, Люциус, — шепчет она, — но не хочешь ли присоединиться ко мне?
Едва не теряя сознание, я с облегчением вздыхаю, когда он сбрасывает ее руку.
— Уходи, Белла, — приказывает он. — Ты ставишь себя в глупое положение.
На ее лице мелькает разочарование, и она отступает на шаг назад.
— Почему ты прекратил это, Люциус? — в ее голосе почти нежность, никогда не слышала, чтобы она говорила таким тоном. — Нам ведь было хорошо вместе. Я помню, как ты не мог насытиться мною…
— Просто потрясающе, — обрывает ее речь Люциус, — удивительно, как ты можешь извратить вещи, выставив их такими, какими они никогда не были.
Она бледнеет, в глазах загорается опасный огонек, а губы кривятся от злости.
— Ты была лишь развлечением, Белла, — безжалостно бросает он. — Весьма приятным, но все же только развлечением — и не более. А теперь все кончено, — он поворачивается к двери в свою комнату. — Спокойной ночи.
Она в ярости хватает его за плечо, разворачивая к себе.
Подаюсь немного назад, и слава Богу, мантия все еще скрывает меня.
— Ты жалок! — шипит она. — Как ты мог бросить меня ради грязной маленькой…
— Я уже тысячу раз говорил тебе, — он вновь прерывает ее, в голосе звенят железные нотки, — что между мной и грязнокровкой ничего нет. Коли уж хочешь правды, то я порвал с тобой, потому что ты меня бесишь. Всегда бесила и будешь бесить до скончания веков.
Какое-то время она пытается справиться с шоком, но быстро находит что сказать.
— А она тебя не бесит? — гневно шепчет она. — С этими невыносимыми замашками всезнайки и святоши.
Она умолкает на мгновение, а затем усмехается.
— Разве может она сравниться со мной? — охрипшим голосом спрашивает она. — О моей красоте слагают легенды. Ради тебя я готова на все — даже на то, о чем она и помыслить не может…
— Я не хочу продолжать этот разговор, — он начинает злиться. — Если у тебя осталась хоть капля гордости, ты сейчас же пойдешь и ляжешь спать. Возможно, завтра ты сможешь увидеться со своим мужем. Я более чем уверен, что Рудольфус очень соскучился по своей драгоценной женушке.
Она вот-вот лопнет от злости.
— Не упоминай при мне этого неблагодарного! — шипит она. — Он мне не ровня. Я вышла замуж по тем же причинам, что и ты — женился, — выгода и социальное положение, — ничего более!
Она хватает его за отвороты мантии.
— Как ты не понимаешь, Люциус? Мы же одного поля ягоды. Ты и я. Нами управляет наша гордость, и мы оба в розыске. Мы занимаем высокое положение в кругу Темного Лорда, потому что ни тебя, ни меня никогда не мучили угрызения совести, в отличие от других…
Он убирает ее руки от себя, на лице застыло ожесточенное выражение.
— О, пожалуйста, не ставь нас на одну ступень. Между нами — пропасть.
Когда-то — давным-давно — он сказал мне почти то же самое. Между нами столько различий, грязнокровка…
— Знаешь, как меня называет грязнокровка? — кажется, он решил развлечься.
И я перестаю дышать на то время, пока он тянет эффектную паузу.
— Она считает меня чудовищем, олицетворением всего зла на земле. И как
