— Много? Больше, чем он? — напряженно спрашивает Рон.
И ни секунды не колеблясь, не задумываясь, правда это или нет, я твердо киваю.
— Конечно, больше. Ты для меня весь мир! Никогда не прощу себе, что так поступила с тобой. Клянусь всем, что у меня есть, что не хотела делать тебе больно…
— Всем, что у тебяесть? — с горечью в голосе прерывает меня он. — И что же, черт возьми, у тебя есть, а? Он же отнял у тебя ВСЁ!
Он абсолютно прав. Боже, помоги мне, помоги нам обоим, помоги нам всем! Его слова — чистейшая правда. Люциус лишил меня всего: родителей, самоуважения, свободы…
А теперь еще он забрал у меня Рона. Не то чтобы он уже не сделал этого раньше, но теперь это окончательно и бесповоротно.
Рон молча смотрит на меня — так, словно впервые видит.
— Господи, во что он тебя превратил? — шепотом спрашивает он. — Ты больше не способна отличать плохое от хорошего!
Качаю головой, чувствуя, как по щекам снова текут слезы.
— Я имею в виду… он же дьявольское отродье! — его нервы в очередной раз сдают. — Как ты можешь мириться с этим после всего, что он сделал?
— Не знаю, — едва слышно шепчу я сквозь слезы.
Он плачет из-за моего подлого предательства.
До нашего похищения я ни разу не видела, чтобы он плакал.
— Что в нем такого? — его голос наполнен болью. — Почему он? Что — во имя Господа! — такое чудовище, как он, может дать тебе?
— Разве это имеет значение? — сквозь слезы спрашиваю я.
— Да, имеет, — яростно шепчет он. — Он отнял тебя у… мне просто любопытно, что так привлекает тебя в нем, что ты позабыла все, во что верила?
Глубоко вздыхаю. Не хочу говорить ему об этом, но больше всего не хочу и дальше лгать ему. Не могу и не хочу. Он заслуживает правды.
Закрываю глаза, потому что у меня нет сил смотреть ему в глаза.
— Это не то, как если бы я хотела его. Все совсем не так. Просто… он говорил, что я ничтожество, — еле слышно шепчу я в ответ. — Раз за разом он повторял, что я грязнокровка, ошибка природы, бесполезное существо и пустое место. Он постоянно говорил это, пытаясь заставить меня поверить, что так оно и есть. И я почти поверила…
Мне трудно говорить, но я продолжаю: он имеет право знать.
— Но… когда я поняла, что он может… хотеть от меня чего-то большего… — «Господи, как же трудно объяснить», — это заставило меня…
Открываю глаза. Рон стоит передо мной, и его глаза блестят от слез.
Снова закрываю глаза и захлебываюсь в океане боли, поглотившей меня.
— Это заставило меня вновь почувствовать себя человеком. Потому что поддаваясь чувствам, он шел против своих убеждений, и все ради меня, а значит… я чего-то стою.
В очередной раз открыв глаза, натыкаюсь на его взгляд, полный обиды и боли.
— Я никогда не считал тебя грязью, Гермиона. Ты значила для меня больше, чем кто-либо в этом мире!
Слезы текут по моим щекам. Боже, что же я наделала? Как могла так с ним поступить?
— Я присматривал за тобой, — продолжает он. — Хотел заботиться о тебе. Каждый раз, глядя на тебя, я видел всю твою боль и страдания, — он всхлипывает, и его голос надламывается. — Я бы все отдал, лишь бы забрать эту боль! Боже, Гермиона, я любил тебя! Можешь называть меня наивным дураком, но я думал, что ты тоже меня любишь!
— Рон! — его имя со всхлипом срывается с губ, я хочу вновь коснуться его руки, но он отшатывается.
Боль просто невыносима. Потому что с четвертого курса я мечтала, как однажды он скажет мне эти слова, а я бросила их ему в лицо, и ради чего? Ради мужчины, который не способен любить никого, даже собственного сына, не говоря уже о грязнокровке.
— Я тоже любила тебя, Рон! И до сих пор люблю!
— Если это правда, тогда почему ты обратилась к нему — к нему! — чтобы вновь почувствовать себя человеком?! — он недоверчиво качает головой. — Святые небеса, да он же разрушил твою жизнь!
— Знаю! — я в полном отчаянии. — Я не могу… это так сложно объяснить. И все выглядит так, будто я сошла с ума, но в происходящем никогда не было никакого смысла.
Он недоуменно смотрит на меня, а затем отворачивается, хватаясь за голову.
— Так… — напряженно начинает он, — так он приводит тебя сюда каждую ночь? И… делает то, что хочет… — он спотыкается на этих словах и сильнее сжимает голову. — Боже… все, что я видел… как он касался тебя и… это так…
Он трясет головой, вцепившись себе в волосы.
— Боже! — задыхаясь, всхлипывает он.
Он поворачивается ко мне: лицо искажено мукой, и это причиняет мне невыносимые страдания.
— Как ты терпишь это? — надломленным голосом бормочет он. — Почему позволяешь ему так с собой обращаться?
И я даю единственный ответ, на который способна.
— Я могу вынести что угодно, — шепчу я, — пока у меня есть ты.
Подхожу к нему, несмело протягивая руку. Закрыв глаза, он чуть отворачивается от меня; ну, по крайней мере, хотя бы не вздрогнул.
Я чувствую себя такой грязной: грязь сочится через поры, каждая клеточка наполнена ею.
— Пожалуйста, Рон, — сквозь слезы произношу я. — Прошу тебя, не надо меня ненавидеть.
Он поворачивается ко мне.
— Я ненавижу не тебя, Гермиона, — шепчет он. — Мне ненавистно то, что ты делаешь, и я ненавижу его, но… как… — он глубоко вздыхает. — Это не твоя вина, — обманчиво будничным тоном сообщает он. — Я ведь тебя знаю. В нормальных обстоятельствах ты никогда не согласилась бы спать с Пожирателем смерти. Я уверен, это его вина, и только его.
Проглатываю ком в горле.
— Рон, я…
Дверь с громким стуком распахивается.
И дабы сделать еще хуже — хотя куда уж хуже! — в комнату входит Люциус.
Увидев Рона, он застывает глядя на меня: глаза округляются, а затем превращаются в щелочки.
— Какого черта он здесь делает? — с плохо скрываемой яростью в голосе спрашивает он.
Рон оборачивается и моментально бледнеет, встречаясь взглядом с человеком, отнявшим у него все.
— Ты… ты… — задыхаясь, выговаривает он и сжимает кулаки, замахиваясь на Люциуса. — ГРЕБАНЫЙ ИЗВРАЩЕНЕЦ, УБЛЮДОК! Я убью тебя, УБЬЮ!..
…удар…
Люциус отшатывается, держась за нос.
— Ты получил что хотел, да? МРАЗЬ! — кричит Рон. — Как ты посмел…
— Импедимента!
Рона отбрасывает назад, и он вскрикивает от боли, ударившись спиной о стену.
— Рон! — Люциус хватает меня за руку и рывком притягивает к себе.
Глядя ему в глаза, я физически ощущаю его ярость.
— Что случилось? — в злобном шипении я
