Он безжалостен. Удерживая меня одной рукой, другой он поднимает мое лицо, чтобы посмотреть в глаза.
На его лице столько эмоций, что он едва ли похож на человека, потому что никто не может испытывать одновременно такую гамму чувств.
— Чего ты хочешь, грязнокровка? — шепотом спрашивает он. — Чего ты хочешь от меня?
Смотрю на него, тяжело и прерывисто дыша, слезы катятся по щекам.
— Я хочу… — довольно трудно говорить, когда тебя душат рыдания. У меня нет сомнений в том, чего я от него хочу. — Я хочу, чтобы ты убил меня. Если в тебе осталась хоть капля сострадания, ты направишь палочку мне в грудь и скажешь два коротких слова, которые покончат со всем.
Ком в горле мешает вздохнуть. Люциус в бешенстве.
— Или же ты должен уйти, — продолжаю я, — и оставить меня здесь одну умирать.
Он резко отталкивает меня, и я не могу сдержать крик боли, ударяясь о каменный пол.
— Во мне не осталось сострадания! — нависая надо мной, шипит он. — Благодаря тебе, у меня вообще ничего не осталось! Ты все отняла у меня, все!
Он смыкает пальцы на моей шее, и я понимаю: это конец. Он убьет меня, и совершит самое благое дело, на которое только способен.
Белые пятна пляшут перед глазами, но он вдруг ослабляет хватку, и ярость в его лице отступает, оставляя после себя что-то вроде… умиротворения. И все же «умиротворение» совсем неподходящее слово в данной ситуации. Это какой-то совершенно новый ужасающий оттенок леденящей душу ярости.
Свободной рукой он начинает расстегивать пуговицы на своей рубашке.
— Почему у тебя должно быть по-другому? Если я потерял все, то будь я проклят, если допущу, чтобы что-то осталось у тебя.
Закрываю глаза, слушая, как он шуршит одеждой. Какой смысл бороться с ним? Он в любом случае выиграет, потому что я правда больше не хочу останавливать его. Я не сопротивлялась с тех самых пор, как он впервые и навсегда сломал меня, с тех самых пор, как он убил во мне невинную девочку, какой я когда-то была. А когда я сама поцеловала его в следующий раз, мы похоронили эту девочку. Вместе…
Он проводит рукой по моему бедру, касаясь острой выпирающей косточки. Он совсем близко, и я практически не дышу.
— У меня ничего нет, — шепчет он. — И у тебя тоже не будет.
Открываю глаза, встречая его пугающе голодный взгляд.
— Ты не будешь с Уизли, — произносит он, расстегивая пуговицы моего платья. Безумно медленно. — Уж я позабочусь об этом.
Злость на него и на себя клокочет в груди, и я срываюсь, хватая его за руку.
— Просто уходи! — кричу, вырываясь. — То, что ты предлагаешь — ничто в сравнении с тем, что может дать мне он! Он любит меня! Ты понятия не имеешь, что это значит, но для меня это целый мир! И я могу подарить ему любовь, которую он заслуживает, если ты отпу…
В мгновение ока он хватает меня, притягивая к себе, больно сжимая руки.
— Хочешь сказать, что он значит для тебя то же, что и я? Не смеши меня. Ты моя. Навсегда.
Расслабляю скрюченные от напряжения пальцы. Хочу, чтобы он навсегда увез меня куда-нибудь подальше отсюда, где будем только я и он, где никто не сможет сказать нам, что это неправильно, неестественно, незаконно…
Но как такое может случиться, когда он сам искренне верит, что это запретно?
Он прижимает меня к полу, нависая надо мной, и его глаза затягивают меня в темные глубины.
— Ты знаешь, — шепчет он, касаясь ладонью моей щеки и проводя большим пальцем по губам. — Почему, даже если ты знаешь, кому принадлежишь, ты все равно продолжаешь сопротивляться мне?
— Я никому не принадлежу…
— Нет?
Его рука спускается, очерчивая впадину живота, и ниже, но я сжимаю ноги и вновь бью его кулаками в грудь, пытаясь оттолкнуть.
— Ты серьезно думаешь, что после того, что я сделала с Роном сегодня, я предам его еще раз? Я люблю его. Люблю! Прекрати ухмыляться, черт бы тебя побрал! Я больше не стану делать ему больно!
Он хватает меня за руки, прижимая их к полу по обе стороны от меня.
— Любишь? — кажется, он выжимает из себя эту усмешку. — Любви нет, грязнокровка. Ты жалеешь его, только и всего. Не путай это с любовью. Тебе жаль его, но нужен тебе я. Не стоит даже и сравнивать!
Сглатываю комок в горле, слезы катятся по лицу. Он прав. Он всегда прав, когда дело касается… этого. Не о Роне я думаю, когда лежу одна в темной комнате. Вовсе не Рон может заставить меня вновь почувствовать себя целой. И уж точно не Рон нужен мне, как воздух…
Но в то же время не Рона я ненавижу за то, что случилось со мной, и за то, в кого я превратилась.
Ненавижу Люциуса за то, что он со мной сделал.
Даже когда его пальцы двигаются между моих ног, я все равно ненавижу его. Даже когда касается меня, — его пальцы движутся то медленнее, то быстрее, — я чувствую ненависть, смешанную с огнем желания в крови, и больше всего на свете я хочу оттолкнуть его, но не могу. Знаю, что просто не смогу. Это знание на уровне инстинкта, как, например, тот факт, что нельзя совать руку в открытое пламя.
Боже, что он сотворил со мной?
Он неотрывно смотрит мне в глаза, пока его пальцы посылают электрические разряды по моему телу. Он смотрит, когда мое дыхание учащается. Он прожигает меня взглядом.
Не могу. Не могу позволить ему, глядя в мои глаза, узнать все мои секреты. Он не должен знать, о чем я думаю. Если бы он знал, что я чувствую в эту самую минуту, помимо ненависти, злости и жажды, он бы оставил меня навсегда. Потому что то, что я чувствую идет вразрез с тем, во что он когда-либо верил, он даже не допускает, что такое возможно, особенно между чистокровным и грязнокровкой.
Я никогда не скажу ему об этом. Никогда. Он бы все равно не понял.
Закрываю глаза.
Как бы мне хотелось не дышать так рвано, чтобы тело не отзывалось на пощипывания и поглаживания, а когда он спускается вниз, широко разводя мои ноги и зарываясь лицом между ними, мне отчаянно хочется ненавидеть это так же, как я ненавижу себя…
Но я не могу.
Вцепляюсь себе в лицо, намеренно пытаясь причинить себе боль, наказать за то, что оказалась настолько слабой и позволила ему сотворить с собой такое.
Но огонь внутри, где-то между ног, разрастается и… Боже…
Молю Господа, чтобы он подвел меня к краю и столкнул в вечное забвение, подарив мне спасительную пустоту…
Но затем меня возвращает на грешную землю острая, обжигающая боль, когда Люциус кусает там, внизу. Сильно.
Протестующе взвизгиваю,
