Кажется, проходит вечность, но ни один из нас не двигается…
Наконец он отстраняется, глядя мне в глаза. Взгляд его серых глаз подернут дымкой, а зрачки почти черные.
— Даже если бы ты когда-нибудь смогла быть с ним, — густой шепот обволакивает меня, — ты все равно никогда не смогла бы забыть меня. И когда он прикасался к тебе, ты бы думала лишь обо мне, — я тону в его глазах. — Впрочем, все это неважно. Тебе никогда не избавиться от меня. Будь я проклят, если отдам тебя кому-нибудь, тем более Уизли.
Он раздвигает мои ноги так широко, что мне почти больно.
Но я молча позволяю ему делать то, что он хочет.
— Ты моя навсегда, грязнокровка.
Он входит в меня, кусая за шею, его зубы терзают кожу, и я обнимаю его, потому что как бы я ни боролась с этой жаждой, мне никогда не выиграть. Я не могу идти против своих чувств — это как если бы я сражалась с цунами.
Но я также не могу остановить всхлипы, прорывающиеся сквозь страстные стоны и сладкую муку. Я хочу умереть.
Он сцеловывает мои слезы, слизывает их с лица, двигаясь во мне, будто они — источник его жизненной силы, словно эти слезы потерянной невинности смогут искупить его поступки…
Если бы все было так просто.
Но есть вещи, которые невозможно искупить.
Глава 35. Кошмары
Эстрагон: (внезапно вспомнив о своем ужасном положении) — Я спал. (С упреком.) Почему ты никогда не даешь мне поспать?
Владимир: — Мне было одиноко.
Эстрагон: — Мне приснился сон.
Владимир: — Не рассказывай!
Эстрагон: — Мне снилось, что…
Владимир: — Не рассказывай!
Эстрагон: — (показывая на окружающий мир.) Это тебе хватит? (Молчание.) Нехорошо, Диди. Кому как не тебе я могу рассказать мои ночные кошмары?
Владимир: — Пусть они будут только твоими. Ты хорошо знаешь, что я этого не выношу. — Сэмюэль Беккет, «В ожидании Годо»
Вы имеете право хранить молчание, все сказанное Вами может быть использовано против Вас…
Согласно научным данным за пределами нашей Вселенной не существует понятия времени.
Именно так я и чувствую себя в последние несколько дней. Словно меня вышвырнуло за пределы Вселенной, и я пребываю вне времени.
Нет ни дня, ни ночи. Ни часов, ни минут, ни секунд.
Ускользающее, чуждое мне четвертое измерение — время — теряет всякий смысл.
Не знаю, как долго я нахожусь здесь. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз видела небо.
Все, что я знаю, — это система: проснулась, выполнила свои обязанности, поела, приняла ванну, дождалась Люциуса, уснула.
Затем опять проснулась и… понеслось по новой!
Из-за этой временной прострации я даже не знаю, как долго уже не виделась с Роном. Как давно я разбила ему сердце и уничтожила к чертям собачьим все, что было между нами?
Я не видела его с тех самых пор. Мы даже больше не работаем по дому вместе.
Я волнуюсь за него. Всегда. Но никто не говорит мне, что с ним.
Единственный, кого я осмеливаюсь спросить об этом — Люциус. Но он ничего не говорит. После всего, что случилось, мне кажется, он чувствует угрозу, исходящую от Рона. Нет, он не рассматривает его как соперника в… в этом смысле, но думаю, он понимает: Рон может дать мне то, на что он сам не способен — любовь.
Вернее, Рон мог мне это дать.
Рука Люциуса крепче стискивает меня, и наши скользкие от пота тела слипаются.
В последнее время он часто позволяет мне засыпать рядом с ним. Он не может выставить меня за дверь до восхода солнца…
Ну, по крайней мере мне кажется, что там снаружи — восход.
Там. В реальном мире.
Он спит. Его дыхание ровное, спокойное, размеренное…
Счастливчик. Наверное, легко спать спокойно, когда у тебя нет совести.
Вздохнув, прижимаюсь лбом к его обнаженной груди и придвигаюсь ближе, покрывало путается у меня в ногах.
…я вижу девушку — красивую, как сказочная фея, и совсем одну в темноте… а еще там змей. Черно-зеленый питон, толстый, как ствол дерева; он, извиваясь, скользит, подбираясь к девушке… та приветливо улыбается, глядя на змею, протягивает руки, зазывая ее, и я пытаюсь окликнуть девушку, но она меня не слышит… Огромное ужасное чудовище приближается к ней, улыбаясь в ответ, но ведь змеи не улыбаются, не так ли? Эта улыбается… и, разинув пасть, резко делает выпад; девушка уступает — молодая, невинная и прекрасная, — но продолжает улыбаться… даже когда змея поглощает ее целиком…
Просыпаюсь будто от толчка… интересно, я действительно спала? Или это было очередное видение?
Глубоко вздыхаю, дабы успокоить бешено бьющееся сердце.
Я уже вечность не видела нормальных снов. Сон… одно только слово несет в себе такое наслаждение… напоминает облака, и трель соловья поутру, и звезды, и так хочется оставаться во сне до скончания века, потому что мир снов — удивительный, таинственный, волшебный и безмерно уютный.
Но я больше не вижу снов. Кошмары — вот все, что мне осталось.
Люциус обнимает меня крепче и вздыхает во сне.
* * *Медленными, отточенными движениями вожу щеткой по полу в столовой.
Не знаю, зачем они до сих пор заставляют меня работать, ведь дом сияет чистотой, благодаря нашим с Роном усилиям.
Возможно, они просто хотят занять нас чем-то, чтобы мы не сошли с ума от скуки. Мы нужны им здоровыми, не так ли?
По крайней мере, я на это надеюсь.
Не знаю, чем они занимали Рона в последние дни: мы больше не работаем вместе, и я даже знаю, кому стоит сказать за это «спасибо».
Бросаю взгляд на Люциуса: он сидит за столом с Драко и Эйвери. Они склоняются над чем-то, похожим на карту, обсуждая задание, которое поручил им Волдеморт на сегодняшний вечер.
Пытаюсь не вслушиваться, трусливо пропуская мимо ушей их слова, потому что знать не желаю, что собирается делать Люциус, повинуясь приказу хозяина. Это только все усложнит.
Он выглядит таким спокойным, собранным, разговаривая с соратником и сыном. Он не обращает на меня внимания, и это, вопреки здравому смыслу, задевает меня, но в конце концов, должен же он держать лицо в присутствии Драко и Эйвери.
И все же… ненавижу его за это. За то, что игнорирует меня, словно я пустое место.
Как он может притворяться, что между нами ничего нет? Как может до сих пор настаивать, что я ему безразлична, после того, как он обошелся с Роном, когда мы виделись в последний раз?
Мне хочется убить его за то, что он сделал. Порвать на куски так же, как он
