Все хорошо. Он не знает. Пусть намекает, сколько влезет, но он не знает.
— Так, — он вопросительно выгибает брови, глядя на меня, — ты была бы не против повидаться с другом?
— Да, пожалуйста, — смотрю на него с мольбой.
— Чудесно, — он удовлетворенно улыбается и поворачивается к двери. — Рассвет уже наступил, и скоро Уизли надо вставать и приступать к работе, но я постараюсь привести его побыстрее.
Открыв дверь, он медлит, вновь поворачиваясь ко мне.
Кажется, прошли годы, пока он изучающе разглядывает меня, и у меня мурашки бегут по коже от этого взгляда. Что… что ему?..
Едва заметная улыбка касается его губ, и он усмехается; Улыбка касается его губ, и он усмехается — едва заметно.
— Что за удивительное дитя, — бросает он, прежде чем покинуть комнату.
Невидящим взглядом смотрю на закрытую дверь.
Что это было?
Дрожащими руками обхватываю живот. Мой малыш. Ребенок Люциуса.
Наше спасение.
Глава 43. Доказательство
«…он совсем не собирался любить ее. Но вспоминать об этом было поздно. Он уже перешагнул через пропасть, разделяющую их, и все, что оставалось позади, съежилось и рассыпалось прахом.» — Дэвид Герберт Лоуренс, «Дочь барышника» (пер. Л. Ильинская)
«Тот факт, что Я всегда любил,
Доказывать пристало:
Хоть в прошлом вам моей любви,
Видать, недоставало.» — Эмили Дикинсон, «Доказательство» (пер. Виталий Карпов)
«Нет, казнь — не милость! Небеса мои —
Там, где Джульетта. Каждый пёс, иль кошка,
Иль мышь презренная, любая тварь
Здесь может жить в раю — Джульетту видеть;
Один Ромео — нет!» — У.Шекспир, «Ромео и Джульетта» (пер. Т. Л. Щепкиной-Куперник)
«Не верь, что солнце ясно,
Что звезды — рой огней,
Что правда лгать не властна,
Но верь любви моей.» — У. Шекспир, «Гамлет» (пер. М.Лозинский)
— Гермиона, ты ужасно выглядишь, — ошеломленно шепчет Рон, размыкая объятия, едва Эйвери оставляет нас наедине.
Качаю головой. Я так измотана — уже двое суток без сна.
— Ничего, — неуклюже бормочу в ответ, больше всего на свете желая, чтобы на этом все и закончилось.
И пусть я трусиха, но у меня просто духу не хватит рассказать ему; это его убьет.
Он все равно, в конце концов, узнает правду.
Он осторожно приподнимает мой подбородок, внимательно изучая лицо.
— Все хорошо? — шепчет он. — Ты порядочно напугала меня вчера. Что случилось?
Что случилось? Ах да, я же потеряла сознание! Как-то запамятовала… все, что происходило после, подернуто дымкой.
— Я просто… это был всего лишь обморок, — невнятно бормочу в ответ. — Я уже и забыла об этом.
Непрошеные слезы жгут глаза. Как глупо. Какого… почему я плачу? Ни к чему хорошему это не приведет.
— Что случилось? — он осторожно берет меня за руку. — Это… это как-то связано с ним?
Его взгляд ожесточается, когда он замечает мою реакцию на его слова.
— Прошлой ночью, да? — скорее утвердительно, нежели вопросительно произносит он. — Я так и знал. Когда он вернулся вниз после того, как проводил тебя в комнату, то был просто в бешенстве. Единожды он заговорил — если это можно так назвать, — когда начал орать на кого-то, кто пытался его о чем-то спросить. Что между вами произошло? Я думал, все кончено.
Я расскажу ему. В конце концов, он все равно узнает.
— О, Рон, — я всхлипываю и, зажав рот ладонью, продолжаю, — все плохо. Хуже, чем можно было вообразить.
Он хватает меня за руки, пристально глядя в глаза.
— Слушай, — поспешно выдыхает он. — Что бы ни случилось, мы вместе пройдем через это, обещаю. Что произошло? Он сделал тебе больно?
Качаю головой, тяжело дыша. Боже, хватит ли у меня сил?
Должна ли я?..
— Ты возненавидишь меня за это.
Он подозрительно прищуривается, но качает головой, словно отряхиваясь от мыслей.
— Я никогда не смогу ненавидеть тебя, Гермиона, — твердо произносит он. — А теперь скажи мне, в чем дело? Что такого ужасного произошло, о чем ты не решаешься мне сказать?
Глубоко вздыхаю, хватаясь за возможность счастливого будущего с Роном, и тут же отпускаю эту мысль, понимая, что это невозможно.
— Рон, я беременна.
Тишина.
Он смотрит поверх моей головы абсолютно пустым взглядом.
И когда выпускает мои руки из своих, мне внезапно становится холодно.
У него такое выражение лица, словно его вот-вот стошнит.
— Что… что? — заикаясь, выплевывает он.
Вот и все. Конец. Всему. Господи, все кончено…
— Ты слышал, — с несчастным видом шепчу я.
Он — бледный, почти зеленый — отводит взгляд, шаря глазами по полу, будто на нем лежит решение всех проблем.
— О боже, — шепчет он.
Закусив губу, чувствую, как по щекам катятся слезы.
— Прости, Рон, — продолжаю я. — Я бы все отдала, лишь бы не говорить тебе этого, но… но я должна была.
Он кивает, но я сомневаюсь, что он вообще слышал мои слова, потому что он выглядит таким потерянным. Покинутым всеми. Брошенным и одиноким.
— И… ребенок его, да? — натянуто произносит он.
— Да, — возможно, чуть резче, чем хотелось, отвечаю я. — Чей же еще?
Он беззвучно открывает и закрывает рот, а затем вновь качает головой.
— Мне жаль, — шепчу я, и мне правда очень жаль, что все так обернулось.
— Нет, я вовсе не имел в виду… просто, знаешь, Эйвери и Драко все время ошиваются рядом и… они могли причинить тебе вред, и я…
Возможно, ему было бы гораздо легче принять, что это ребенок насильника, а не того, кого я выбрала сама.
— Он… — глубокий вдох, — он знает?
Господи, это так… унизительно. Хочется провалиться сквозь землю.
— Да, знает, — бормочу в ответ с несчастным видом.
Рон поднимает взгляд к потолку и выглядит так, словно старается взять себя в руки.
— И что он сказал? — едва слышный шепот.
Не успеваю вовремя подавить усмешку.
— Уверена, ты и сам догадываешься, — с горечью отвечаю я. — Он был не в восторге.
Рон издает что-то вроде истерического смешка.
— Да уж, — бросает он. — Теперь понятно, почему он вчера так злился… спорю на что угодно, ты сказала ему вчера, да?
— Да.
Он прикусывает нижнюю губу — так сильно, что проступает кровь.
— Так… — заметно, что слова даются ему нелегко. Его синие глаза сверкают неистовым пламенем. — Ты… ты собираешься избавиться от ребенка, или что? — прямо интересуется он.
Ох, это одна из самых сложных вещей. Как сказать ему, что я собираюсь сохранить то, что окончательно уничтожит все былое между нами?
— Н-нет, — выдавливаю я. — Он… он хотел, чтобы я это сделала, даже дал мне специальное зелье, но я… — глубоко вздыхаю. — Я не смогла. Наверное, надо было, но я… просто не смогла.
— Почему?..
Он хмурится, пытаясь подобрать еще слова, но лишь сжимает губы и качает головой.
И я даже рада этой секундной передышке, потому что не могу ответить на его вопрос.
— Вот… вот сволочь, — выплевывает он. — Больной извращенец, ублюдок! Он… тебе же всего восемнадцать! Господи…
Стою на месте, заламывая руки.
— Знаю, Рон, но это…
Он не слушает, меряя шагами комнату взад-вперед
