Я вздрагиваю, отчаянно желая сделать это, причинить ему боль, вонзить в него нож, порезать, разорвать. Уничтожить его так же, как он уничтожил меня.
Но… я не могу. Я не убийца.
Он смеется, видя, как я борюсь сама с собой, лезвие колеблется у его щеки.
— Не можешь, да? Не хватает смелости? Ты просто маленькая глупая девчонка, играющая во взрослые игры. Хотя, возможно, что в этом есть и моя вина, ведь это я научил тебя обращаться с ножом.
Перед глазами проносятся ужасные воспоминания о том, как я воткнула нож себе в ногу, как отрезала лучшему другу палец, и еще — моя горящая рука, сломанные пальцы, крики Рона и мои собственные, наша кровь и боль, боль, боль. Хочется кричать от раздирающей изнутри боли. Его лицо перед глазами, и я ненавижу, ненавижу его! Я хочу, чтобы он сдох! И вряд ли кому-то до этого будет дело. Он заслужил!
Я замахиваюсь ножом, но Люциус перехватывает мое запястье прежде, чем лезвие касается его.
У меня нет времени на размышления.
Я со всей силы пинаю его по ноге. Он шипит и отпускает мое запястье. Выворачиваюсь из его рук, но он пытается схватить меня за руки, талию, волосы.
Я сопротивляюсь и отбиваюсь от него, прекрасно понимая, что это мой последний шанс. Пытаюсь отбежать от него подальше, но он хватает меня за талию, притягивая ближе к себе. Нет! Я не могу позволить ему лишить меня единственного шанса, я должна, должна…
Я вонзаю нож в его плечо.
Господи, боже мой!
Люциус вскрикивает, сгибаясь пополам от боли.
О… Боже.
Он зажимает рану рукой, но это не может остановить кровь.
Я отхожу подальше от него. Я в ужасе и шоке. Вот дерьмо! Не могу поверить, что я… я… Господи!
Он сжимает зубы, тяжело дыша носом, и вытаскивает нож из плеча. Черты его лица искажаются в агонии.
А потом он смотрит на меня с нескрываемой, абсолютной ненавистью. И сейчас я напугана так, как никогда прежде, потому что теперь это зашло слишком далеко. Теперь это личное. Это больше не противостояние пленницы и похитителя, нет, отныне только он и я. Я и он. И больше ничего.
— Ах, ты, грязнокровая СУКА!
Я поворачиваюсь, чтобы бежать. Одному Богу известно куда, но я не могу позволить Люциусу добраться до меня прямо сейчас. Все изменилось, и я сама виновата в этом.
Я натыкаюсь на дверь, дергая за ручку и крича: «Выпустите меня отсюда!», но здесь никого нет. Никого, кроме него. Дверь не поддается, я в ловушке. Нет!
Его рука ложится на мое плечо, разворачивая меня, и я вижу перед собой его лицо: бледное и искаженное слепой яростью и ненавистью. Боковым зрением успеваю заметить его кулак, но не успеваю среагировать. Ай!
Я падаю на пол, перед глазами плывут разноцветные круги, и мое лицо разбито. Я едва выношу эту боль, боль, что никогда не кончится, но Люциус не собирается останавливаться на этом.
Он склоняется надо мной, хватая меня одной рукой за воротник мантии, а другой продолжая наносить удары. Один за другим, ломая кости, царапая кожу. И боль взрывается внутри меня, когда его ботинки со всей силы врезаются мне в живот и грудь. Он пинает снова и снова, сопровождая удары яростными комментариями:
— Ты глупая, — удар, — омерзительная, — удар, — сучка! — Он бьет меня кулаком в лицо. Из носа течет кровь, и я захлебываюсь рыданиями, мое лицо превратилось в одно сплошное месиво. Я чувствую вкус крови и ее запах. — Когда я закончу с тобой, ты пожалеешь, что вообще родилась!
Я не чувствую ничего, кроме крови и боли.
Он приподнимается, дергая меня за волосы, чтобы я смотрела прямо на него. Голову жжет, и все тело болит.
— Ты дорого заплатишь за это, и я буду наслаждаться твоей болью. — Он смотрит на меня, в то время как я пытаюсь обуздать страх, явственно читающийся на моем лице. Его же лицо искажено от ярости, столь сильной, что Люциус едва ли похож сейчас на человека. — Будь осторожней, — тихо произносит он, часто дыша, — или однажды ты зайдешь слишком далеко, и я убью тебя.
Я ни капли не сомневаюсь в его словах.
Он тащит меня за волосы из комнаты, вдоль коридора, пока, наконец, он не открывает одну из дверей и не толкает меня внутрь комнаты, запирая в полной темноте. Я слышу его удаляющиеся шаги.
Глава 8. Вопросы и ответы
— Это, верно, тот самый лес, — размышляла она, — где нет никаких имен и названий. Интересно, неужели я тоже потеряю "свое" имя? Мне бы этого не хотелось! Если я останусь без имени, мне тотчас дадут другое и, наверняка, какое-нибудь ужасное! А я примусь разыскивать того, кто подобрал мое старое имя. Вот будет смешно! Дам объявление в газету, будто я потеряла собаку: "Потеряно имя по кличке…", тут, конечно, будет пропуск… "На шее медный ошейник". И всех, кого ни встречу, буду окликать: "Алиса!" — вдруг кто-нибудь отзовется. Только вряд ли… Разве что по глупости… (Пер. — Н.Демурова.)
Я хочу, чтобы вы воспользовались всеми удобствами, предоставленными вам, и привели себя в порядок прежде, чем предстать передо мной этим вечером. Также я хочу, чтобы вы одели платье, что я вам оставил, но сделайте это лишь тогда, когда будете готовы встретиться со мной. И знайте, что если откажетесь выполнять мои желания, Уизли не поздоровится. Жду вас. Малфой.
Я яростно пробегаю взглядом по каллиграфически выведенным буквам, а потом рву записку в клочья, усеивая пол мелкими бумажными хлопьями.
Встретиться с ним? Где? Куда он на этот раз хочет меня затащить?
Даже если бы я знала, куда идти, то как, черт побери, мне туда добираться? Проклятая дверь закрыта… или он ожидает, что я выломаю ее к чертовой матери? Да здесь даже окна нет, чтобы я могла выбраться.
И зачем он хочет со мной встретиться? Я даже видеть его не хочу, после того, что произошло между нами в нашу последнюю встречу.
Я вздыхаю, садясь на свою новую кровать и оглядывая свою новую комнату.
Ну, по крайней мере, я думаю, что это и есть моя новая комната, ведь я очнулась здесь после того, как заснула в полном изнеможении в том чулане, в котором он меня запер.
Должно быть, кто-то принес меня сюда, пока я спала. Только Богу известно, как я не проснулась, когда меня несли в эту комнату!
Что ж, могло быть и хуже. Да, темные, тусклые и старые каменные стены совсем не добавляют уюта, но, по сравнению с моей камерой в штаб-квартире Пожирателей, это просто дворец. У меня
