Как будто это имеет какое-то значение.
О, замолчи. Заткнись!
Он не сделает этого. Я знаю, что он не будет делать этого…
А что если все же сделает?
Нет, нет. Я не буду думать об этом.
Но как я могу не думать?! Принимая ванну, переодеваясь, убираясь в своей комнате, вспоминая содержание учебников, которые я когда-то знала наизусть, я пытаюсь заставить себя не думать об этом.
Нет. Он не станет. Я уверена. Он просто решил меня напугать. Больной, сумасшедший ублюдок. Ему доставляет удовольствие так играть со мной.
Да он продаст душу дьяволу за малейшую возможность поиздеваться надо мной.
Он хотел, чтобы я умоляла его. Хотел узнать, как далеко я могу зайти. И теперь эта скотина знает, насколько далеко. Разве это не забавляет его? Я думала, что научилась понимать его, но нет, все еще не до конца. Полагала, что знаю все о его чувствах ко мне, но после того, что случилось в последнюю нашу встречу, я не знаю, что и думать…
Но если Волдеморт приказал…
Нет, я не буду думать об этом. Я не буду, не буду.
Он не убьет их.
Но может.
Нет. Я знаю его…
Дверь со стуком распахивается.
Поспешно поднимаюсь на ноги, он входит в комнату, не глядя на меня и, молча, закрывает за собой дверь и запирает ее на замок.
И только тогда он поднимает на меня взгляд.
В его глазах мелькает что-то.
И в этот момент я понимаю, что все кончено.
Кончено.
Он не улыбается и не злится. Проблеск искренних эмоций выдал его. Он причинил мне боль худшим из всех способов, и ему это известно. Именно поэтому он так смотрит на меня.
… Ох…
Тишина. Безумный ужас охватывает меня.
А потом…
Крик.
Мой крик.
Волна боли и страдания накатывает на меня внезапно, с такой силой, какой я не знала прежде. Их лица встают перед глазами, но я никогда не увижу их живыми.
Хватаю себя за волосы.
Я не могу остановить крик. Это нечто первобытное, не поддающееся контролю.
Больше ничего не имеет значения. Господи, Боже мой, он действительно сделал это! И я никогда, никогда, Боже мой!
Царапаю лицо, оставляя глубокие борозды на щеках. Сильнее, сильнее, иначе я не выдержу, если раздирающая меня изнутри боль выйдет на поверхность. Они мертвы, они мертвы!
А он стоит и молчит!
Он смотрит, как я убиваюсь от горя, и меня это бесит!
Кое-как подавляю рыдания. Я должна спросить, я должна…
— Они мертвы, не так ли?
Он стоит, не шевелясь, лицо его абсолютно безучастно. Это сердце сейчас разлетелось вдребезги? Он… он стоит здесь … и он их убил, он УБИЛ их!
— НЕ СТОЙТЕ ТАМ, КАК ИСТУКАН! — Кричу я.
Если бы я не знала его лучше, я бы сказала, что он вздрогнул при моих словах.
— А чего ты от меня ждешь, грязнокровка? — Тихо спрашивает он, в его голосе совершенно отсутствуют эмоции. — Чего ты хочешь от меня?
Меня разрывает от ярости. Я даже не могу говорить — так сильно я его ненавижу. Я дрожу, и в голове бьется мысль — мои родители, мои родители, Боже мой…
Наконец, я с трудом нахожу слова.
— Чего я хочу? — Захожусь в истерическом смехе. — Я хочу, чтобы вы исправили то, что натворили. Я хочу снова увидеть своих родителей. Но этого невозможно, не так ли?
Он смотрит на меня с раздражением. Как будто он никогда прежде не видел ничего столь невыносимого и чуждого ему во всех отношениях.
— Я хочу, чтобы вы пошли на тот самый балкон, где спасли меня, и выбросились с него, — мой голос постепенно перерастает в крик. — Я хочу, чтобы ты сдох, Люциус Малфой! Я хочу, чтобы ты пожалел, что родился! Я хочу-
Но слов больше нет. Как же я теперь буду жить без них? Ненавижу его ненавижу его ненавижу!
Наотмашь бью его по лицу. Его голова дергается, на щеке тут же остается яркий красный отпечаток, а он лишь на пару секунд закрывает глаза, глубоко дыша через нос.
Почему ему не больно? Почему он не чувствует ту же боль, что и я? Почему он не может испытывать нормальные, блин, человеческие эмоции, почему, почему, почему?
Я бью его снова и снова. По лицу, рукам, груди, но он ничего не говорит. Он не останавливает меня, но я хочу, чтобы он меня остановил. Я хочу, чтобы он сделал мне больно, чтобы физическая боль заглушила душевную.
Выкрикиваю что-то бессвязное, нанося хаотичные удары, выплескивая свою ненависть к нему. Мои родители. Господи! Я так сильно любила их, но я никогда больше не смогу сказать им об этом, никогда, никогда!
— Сволочь, дьявольское отродье, трусливый ублюдок! Как ты мог? Как посмел?
Удар. Еще удар. И снова. Еще. Сильнее. Жестче. Больнее!
Он не останавливает меня, не заламывает мне руки, не бьет в ответ. Может быть, он не чувствует боли, как все остальные.
Мразь.
Подонок.
УБЛЮДОК!
— Зачем вы это сделали? — Удары становятся тише. Какой в них смысл? — Почему? Почему?
Его терпению приходит конец. Ну, наконец-то! Он хватает мои запястья, и притягивает меня к себе. Его лицо, пылающее гневом, лишь в нескольких дюймах от моего. Он бледен. Ни кровинки.
— Я сделал то, что должен был, — чуть ли не по буквам шепчет он. — Я не вызывался для выполнения этого задания, а получил приказ.
— Вы могли бы отказаться — я шиплю в ответ.
— С какой стати? — На полном серьезе спрашивает он. — Понимаешь, в этом и есть разница между нами: я не обращаю внимания на средства достижения цели. Не имеет значения, что я делаю, главное — ради чего я это делаю.
Нет.
— Сколько чудовищных поступков вы еще совершите на пути к своей цели? — Слезы текут по моим щекам. — Я знала, что вы убьете меня потом, я всегда это знала. Но вы не должны были… так…
Меня душат рыдания, голова безвольно повисает вперед. Но ему этого мало. Он не оставит меня в покое. Он приподнимает мой подбородок, заставляя смотреть ему в глаза.
— Не будь, как маленькая, — жестко говорит он. — Так было нужно. Смерть твоих родителей сослужила нам хорошую службу. Уизли сообщили, что Поттер, наконец, осознал всю серьезность ситуации. Он согласился встретиться с нами у них в доме завтра, при условии, что тебе не причинят вреда. Их смерть, грязнокровка, спасла тебе жизнь, как ты не поймешь?
— МНЕ ВСЕ РАВНО! — Я вырываюсь из его рук, и даю ему еще одну пощечину. — Я не такая как вы! Я лучше умру, чем причиню вред им! Я умоляла, умоляла вас на коленях не убивать их…
Он хватает меня за плечи и прижимает к стене.
— У меня не было выбора! — Шипит он. — Почему ты не хочешь понять?
— Потому что не могу! Почему вы просто не отказались, почему? — Кричу от почти физической боли, охватившей меня. — Вы не
