Он наклоняется и поднимает обе палочки. В момент вся власть вновь оказывается у него в руках.
Но меня это не волнует. Какое мне дело до этого, когда я едва могу вздохнуть от всепоглощающей боли?
Прижимаю пальцы к открытой, кровоточащей ране на плече в тщетной попытке остановить кровь, как будто это может спасти меня и унять боль.
Кто бы мог подумать, что кровь такая горячая? Еще одна вещь, которую я узнала, благодаря ему.
Он не двигается.
И не говорит ни слова.
Как? Как он может вот так запросто стоять спокойно после всего, что случилось?
Самозащита. Ты была готова убить его.
Но… я не сделала этого. Я бы не смогла.
И он это знает. Знает!
Смотрю на него, тело сводит судорогами, да так, что я даже плакать не могу. Сжимаю зубы, коротко и отрывисто дыша через нос, а он только усмехается, злобно сверля меня взглядом. Ему плевать. Он ничего не чувствует. Он не способен на человеческие эмоции.
— Ну, что, — ликующе говорит он, — грязнокровка, а теперь ты хочешь, чтобы я забрал тебя домой?
Лучше бы он ударил меня. Он все еще пытается одержать победу надо мной. Хочет, чтобы я признала, что завишу от него.
И да, именно сейчас, я как никогда завишу от него.
— Вы… вы порочный…
Слова застревают в горле. Они душат меня, и с губ срывается лишь стон. А он стоит и, без сомнений, наслаждается зрелищем.
Не глядя на него, с трудом произношу:
— Пожалуйста, просто… помогите, пожалуйста…
Он рывком поднимает меня на ноги, а затем, перехватив за талию, забрасывает себе на плечо, словно я какой-то военный трофей.
— Держись за меня, — бросает он. — Если не хочешь потерять еще больше крови при аппарации, то держись изо всех сил.
Без колебаний хватаюсь за его мантию. Меня не волнует, куда мы направляемся. Я только хочу, чтобы боль ушла.
Выстрелы заклинаний, крики и взрывы остаются позади, когда мы аппарируем. Я крепко держусь за него…
Мы оказываемся на открытой местности. Я глубоко вдыхаю чистый воздух. Здесь тихо, и это так разительно отличается от поля битвы, которое мы только что покинули. Тишина почти оглушает меня. Здесь так спокойно. Есть только Люциус и я. И нарушающее тишину наше дыхание.
Люциус стаскивает меня со своего плеча и осторожно кладет на землю. Прохладная трава щекочет стопы, ладони и немного — лицо. Пахнет свежестью, и я почти готова расплакаться. Как в этом мире еще может существовать что-то настолько чистое и непорочное?
Глядя на меня, Люциус наклоняется ближе, и я так же открыто смотрю на него. Но перед глазами уже расплывается темное пятно, размывая и искажая видение.
Он вытаскивает что-то из кармана мантии и кладет это на землю рядом со мной, а потом аккуратно поворачивает мою голову, чтобы я посмотрела на предмет.
Палочка. Короче и темнее, чем моя. Я узнаю ее, хотя до сего момента у меня не было возможности рассмотреть ее получше: я была слишком занята побегом.
— Ты никогда больше не будешь пользоваться магией, — тихо произносит Люциус. — И никогда больше не осмелишься даже помыслить о том, что имеешь на это какое-то право. Когда твое плечо заживет, ты будешь наказана за то, что сделала сегодня, за то, что использовала против меня магию.
Он наступает на хрупкое дерево, преломляя его на несколько частей. По моей щеке скатилась слеза. Вот и все. Время моей власти кончилось. И оно никогда не придет вновь. Это конец.
Перевожу взгляд поверх палочки и вижу озеро, что ведет к дому Блэков.
Люциус носком ботинка поворачивает мое лицо к себе. Я даже не замечаю насколько унизителен этот жест — триумф, горящий в глазах этого человека, перекрывает все остальное.
— Больше никогда, — повторяет он. — Магия потеряна для тебя. Отныне это не более, чем размытое воспоминание прошлого.
Его лицо плывет перед глазами, слова доносятся словно издалека, и я проваливаюсь в темноту.
* * *Пульсирующая боль пронзает меня снова и снова, накатывая волнами на мое измученное тело.
Что-то давит на плечо, и мне кажется, что меня сейчас стошнит…
Медленно открываю глаза.
Постепенно все вокруг обретает четкость. Потолок, освещаемый тусклым золотым мерцанием…
Знакомый потолок.
— Постарайся оставаться в сознании, если сможешь, — голос. Его голос. — Так будет лучше для нас обоих.
Поворачиваю голову, чтобы посмотреть на него, но он не обращает на это внимания, продолжая рассматривать мою рану в свете свечи, стоящей на прикроватном столике.
Мой столик. Моя комната в моем доме. Теперь уже вряд ли где-нибудь еще есть место, которое я могу называть домом. Эта тюрьма, эта гробница — отныне мой единственный дом.
Я чувствую его дыхание на своем обнаженном плече.
Обнаженном?
В ужасе перевожу взгляд на плечо, но, оказывается, Люциус лишь слегка приспустил платье, чтобы видеть рану.
Он приподнимает мою руку, несколько раз оборачивая вокруг нее бинт.
Крови больше нет. Она исчезла, будто ее никогда и не было.
Интересно, может ли он так же просто стереть ее и из своей памяти? Потому что лично я никогда не смогу. Я до сих пор вижу яркие темно-красные подтеки и чувствую приторно-сладкий с примесью железа запах.
Он всегда так легко избавляется от следов своих преступлений? Разве они не занимают все его мысли, отравляя его сознание до тех пор, пока он не сойдет с ума?
На секунду он встречается со мной взглядом, и я понимаю, что надеюсь напрасно. Ему вряд ли известно такое слово как «раскаяние».
— Ножевые ранения такой глубины нелегко вылечить, понадобится несколько часов, чтобы рана затянулась, — он говорит то, что мне уже известно, но я никогда не думала, что придется испытать такое на себе. — Ее нельзя залечить простым заклинанием. Я сделал все, что в моих силах, и наложил повязку, но тебе нужно принять это зелье, чтобы за ночь она зажила.
Он протягивает мне бокал с темно-синей жидкостью. Должно быть, он заранее приготовил его, пока я была без сознания. На вид похоже на смесь исцеляющего зелья с кровевостанавливающим, но я не совсем уверена…
И вообще, какая теперь разница? Мои знания уже ничего не значат. Главное здесь — в этом ужасном месте — проживать день за днем и оставаться в живых.
— Пей, — отрывисто приказывает он.
Сажусь, вздрагивая от боли в плече. Я могла бы закричать, но…
Я ни за что не покажу ему, как мне больно.
Интересно, ему было так же больно, когда я ударила его ножом?
Да какая разница! Он заслужил. Неважно, больно это было или нет.
Нет, это важно — я не хочу причинять кому-либо такую боль…
Но ведь он не кто-либо. Я должна помнить, что он сотворил со мной.
Выпиваю зелье, и приятное тепло распространяется
