— Ну как тебе?
Он улыбнулся ещё шире: видимо, не забыл, что этот самый вопрос она задала ему три года назад в этом же самом зале.
— Ты мне нравишься! Всё прекрасно.
Ванька ответил именно так, как Тане хотелось в тот вечер, вот только она почему-то не ощутила радостного трепета, которого ожидала. Решив не углубляться в эту мысль, она сжала его ладонь и спросила, повышая голос, чтобы перекричать нестройный хор духовых, на которых играли привидения:
— Где ты был весь день?
— У Тарараха! — так же громко ответил Ванька. — Показывал мне единорога! У него сейчас период линьки, а шерсть единорога стоит бешеных денег! Вот мы и собирали её в специальные светонепроницаемые пакеты. Потом по парку погулял, проведал русалок и домовых. В ангары сходил. Видела бы ты, какие сыновья у Гоярына стали!
— Я видела, — улыбнулась внучка Феофила Гроттера. — Ходила поздороваться с отцом семейства. Ещё Соловья встретила, мы… поговорили с ним.
— О чём?
— Вань, мне предложили тренировать сборную Тибидохса, — на одном дыхании выпалила она.
На лице Валялкина ничего не отразилось. Он просто смотрел ей в глаза, так долго, что Тане это показалось вечностью. Потом кивнул, осторожно сжимая и разжимая её ладошку в своей руке, и тихо, настолько, что девушка с трудом его услышала, спросил:
— И что ты ответила?
— Я… — Таня запнулась, — я сказала, что подумаю.
Ванька снова кивнул. Он не показывал этого, но она чувствовала, что ему больно и неприятно. Из-за самой новости, из-за того, что Таня нарочно выбрала именно этот момент, чтобы сообщить ему, из-за того, что она не отказалась сразу. Но Валялкин справедливо решил, что незачем портить вечер ни себе, ни невесте. Поэтому он заставил себя улыбнуться, и это вышло на удивление искренне:
— У нас ещё будет время поговорить об этом. А сейчас давай забудем обо всём хотя бы на эту ночь.
Таня кивнула, ощущая в горле тугой комок. Вернулись краски и звук, и девушка с удивлением поняла, что все это время они с Ванькой как будто существовали вне этой реальности. Тогда как в этой реальности Катя и Ягун опять спорили.
— Ложь и клевета! Ты в курсе, что на западе свидетельствовать против супруга запрещено законом? — возмущался внук Ягге.
— Неужели? Как хорошо, что мы находимся в России, правда, дорогой? — ехидно поинтересовалась Лоткова. — Ты обещал мне, и я помню!
— Слушай, ты можешь хотя бы на один вечер расслабиться! — простонал Ягун. — Николая нет рядом, а ты по-прежнему на взводе! Всё! Сегодня никаких соплей, какашек и бутылочек! Сегодня мы юные и беспечные, как прежде!
— Кстати, а где ваш сын? — встрял Ванька.
— Коленька остался с прабабушкой, — улыбнулась Катя, — Ягге единственная, кого он слушает беспрекословно.
— Какой ещё Коленька! — недовольно воскликнул Ягун.
— Это мой сын, — ехидно отрезала Лоткова.
— Ну твоего сына, возможно, и зовут Коленькой, а мой пацан — Николай!
— Вот роди сам себе ребёнка и называй его, как хочешь! — возмутилась Катя. — Ишь ты, раскомандовался, я что, не могу собственного сына ласково по имени…
Играющий комментатор возвёл глаза к потолку, залпом осушил бокал вина и, резко притянув к себе жену, заткнул ей рот поцелуем. Катя попыталась дубасить его кулачками по плечам, но уже через мгновение затихла и обняла мужа. Вокруг раздались свист и улюлюканье.
Короткие волоски у Тани на шее вдруг зашевелились. Она ощутила совсем рядом какое-то движение и даже не успела ничего подумать, когда послышался низкий бархатный голос, в котором звучала одобрительная усмешка:
— Вот это по-нашему!
Таня медленно обернулась: прямо напротив неё, почти вплотную, стоял Глеб Бейбарсов и улыбался. Она невольно улыбнулась ему в ответ, и рука Ваньки, сжимающая её ладонь, ослабла.
И только в этот момент Таню по-настоящему охватила и захлестнула эйфория этого вечера. Потом был грандиозный ужин, вино рекой, танцы — много танцев. И бывшие выпускники Тибидохса, ныне уже солидные взрослые люди, некоторые — бандиты, некоторые — родители, отплясывали так, как будто это последняя ночь в их жизни.
Оркестр привидений оттеснили со сцены, когда ближе к полуночи явилась рок-группа лысегорских мертвяков под названием «Мёртвые Каннибалы». Под дерзкие звуки электрогитары в разношерстной толпе ритмично двигались разгоряченные тела. Никто уже не обращал внимания на то, что, помимо выпускников, в зал под шумок набились и студенты, и даже кое-кто из преподавателей решил тряхнуть стариной. Всем было всё равно, и оглушительное клацанье барабанов заставляло толпу колыхаться в едином завораживающем ритме.
Таня ощущала, что её платье промокло от пота, даже по вискам скатывались мелкие солёные бисеринки. Раскачиваясь, как будто в трансе, под синтетический рок, она время от времени следила за пляшущими лучами прожекторов, которые то тут, то там выхватывали знакомые лица: вон в метре от неё Ягун с Катькой отрываются так, как будто не они буквально полгода назад стали родителями. А может, как раз поэтому. А там Пипа прижимается к Генке Бульонову всем своим монументальным телом, затянутым в платье, напоминающее огромную паутину. Таня вдруг подумала, что в этом наряде дочка председателя В.А.М.П.И.Р похожа на ветчину в сеточке, улыбнулась и быстро запрятала эту мысль подальше.
Около Жоры Жикина собралась стайка девушек-пятикурсниц: бывший первый красавчик Тибидохса наслаждался привычным вниманием и выделывал какие-то немыслимые танцевальные па. Неподалёку, просвечиваемые цветными лучами, кружились в совершенно неуместном вальсе поручик Ржевский с Недолеченной Дамой, а рядом неумело топталась другая парочка, в которых Таня с удивлением узнала Зуби и Готфрида Бульонского.
Тело Тани ласкали всполохи синего, красного и зелёного, она двигалась в каком-то дурмане, подхваченная неистовством толпы и собственным восторгом. В эти минуты, танцуя на древних плитах Зала Двух Стихий, она была свободна, как никогда, она была живая, живая! Она была собой и, казалось, способна была воспарить к небесам, сама, без крыльев и верного контрабаса!
Чей-то пристальный взгляд опалил её жаром. Рыжеволосая ведьма вскинула голову, ища глазами Ваньку, но в разноцветии движущихся тел не могла отыскать его светлую макушку. А потом луч красного прожектора высветил Глеба. Он стоял буквально в метре от неё, засунув руки в карманы, не двигаясь в этой неистовой толпе, весь окрашенный алым, будто облитый кровью.
Его глаза — льды Арктики — не отрывались от Тани: в них застыли тоска и голод.
Страшный голод по ней.
Безумная тоска о любви.
========== 8. Созвездие
