— Счастлив, что смог тебе угодить, – сухо отозвался Геральт, потирая разнывшуюся поясницу.
— Не обольщайся. Осчастливишь меня не раньше, чем пырнешь себя мечом.
— Могу пырнуть тебя, но только если очень попросишь. Рукой лень двигать.
— Ладно, — нетерпеливо оборвала чародейка, — хватит нежностей, мне в этой норе долго находиться совсем не хочется.
— Так говори уже, — обозлился ведьмак на ее молчание.
— Есть хорошая новость и плохая. С какой начать?
— Не беси меня.
— Нечего здесь ловить. — Геральт смерил ее холодным неодобрительным взглядом. - Что? Ну да, эта новость и хорошая, и плохая. И все же, я уверена: это не для того, чтобы тут же ее убить. Изучать — сомнительно… Поезжай куда-нибудь, нажрись, отогрейся, и ради всех богов, приди уже в себя!
— Надо же. Столько заботы.
— А толку от тебя, если ты там растянешься, придавленный своими же мечами? Отвлекись, развейся, помацай баб, выпусти кишки кому-нибудь, галлюциногенов прими, не знаю, что там еще вы делаете…
— Это ты по своему ведьмаку судишь?
— Не трогай его, — предупредила Вилена ощерившись, и Геральт удивленно вскинул брови. — Тоже мне великомученик! А, делай, что хочешь, не моя печаль!
Она изящно махнула на него рукой, хлопнула дверью, загасив свечи, и комната снова погрузилась во мрак.
====== 6.10. ======
Привыкшие к определенному укладу жизни, правилам, ограничениям, отверженные безропотно ожидали шанса искупить свою вину, однако страх гибели и сожаления все равно их не оставляли. У каждого из них была своя история и сомнительные обстоятельства, из-за которых путь трагически обрывался. Каждый мог рассказать, почему ему просто необходимо вернуться домой и завершить дела. И все же ни у кого не возникало даже идеи противиться судьбе, роптать на нее. Если все так повернулось, значит, того хотела от них природа. Единственным исключением был мальчик с соломенными волосами: в нем кипела буря чувств, обида на предательство, желание избежать смерти любой ценой. Так воспитывал его дед — быть свободным, непредвзятым, сильным, скрытным, до тех пор, пока его самого не схватили за «вольнодумство и подстрекательство» по докладу собственной дочери.
Малей не боялся незнакомой девушки в бордовом платье, ставшей для отверженных настоящей головоломкой. Наоборот, он подспудно чувствовал, что она другая, такая, как он, не вписывается в общепринятые рамки. Именно поэтому он спокойно сел рядом, когда Эм внесли, в отличие от других, предпочитавших удовлетворять любопытство на расстоянии.
Ждать пришлось долго. Девушка медленно пришла в себя, посмотрела сквозь мальчика, стоявшего над ней, ухватила взглядом другие лица отверженных, испуганно отхлынувшие в сторону, и, под гнетом прожигающей шею боли, снова закрыла глаза. Подобной слабости ей еще не доводилось испытывать.
— Ты что такое? — спросил Малей озадаченно прямо в ее ухо. у Эм не было ни сил, ни желания отвечать. — Они тебя боятся. Считают, ты — урод.
Почему бы и нет, подумалось ей. Раз уж все здесь извращено, выходит, что окружающие психически и анатомически полноценны, в отличие от нее. Она — урод… Наконец хоть что-то, напоминающее дом! Но как же там было? .. Аэдирн, Повисс, Ривия, Ливия, Нижняя Мархия… Саския и Фольтест, Демавенд, Мэва… Махакам, добрые, славные, честные, работящие гномы и краснолюды. Да, так было на самом деле. Именно так, не иначе.
— Плохо выглядит, — продолжал мальчик, изучая запекшуюся рану Эми. Вздувшиеся перламутровые линии, смешанные с кровью, уходили к подбородку, правому уху и, по всей видимости, съехали ниже ключиц.
«Почему я не могу решать, как провести остаток жизни? — спрашивала она себя, не справляясь с тягостными эмоциями. — Разве это не мое право? Я не хочу умирать в чужом мире, среди тех, кого не знаю. Цапля», — вспомнила она неожиданно, не слушая Малея. Перо цапли в чудаковатой шапочке Лютика, его манеры и «благоразумная трусость». А мог бы он сам изобразить цаплю? Надо было спросить его, когда была возможность. Вот кто нашел бы здесь неиссякаемый источник вдохновения! Жаль, что сношаться с кем ни попадя было бы затруднительно, но можно найти вездесущую Серафиду и полюбовно договориться: скажем, обменять разрешение на ее же собственный нос. Если у нее вообще есть нос.
А Геральт? .. Перед глазами всплыла фантазия: ведьмак на одной ноге, с прижатыми руками, издает птичий клич в попытке изобразить цаплиную долю. У Эм клич больше напоминал предсмертный вопль драного петуха, хотя Геральт, стоило отдать ему должное, в плане позы и устойчивости держался молодцом.
— … говорили, — отдаленно звучал голос мальчика, — что они величиной с палец, залезают внутрь…
Как это — быть поэтом и музыкантом? Наверное, нужно быть наблюдательным и тонко чувствующим человеком. Что бы Лютик сейчас сказал?
«У человека-жерди наличествовал плюс, — начала Эми, глубоко задумалась и добавила: — Но без высокой лестницы я в нем не разберусь».
Катастрофически не хватало изящества и глубины, зато выяснилось, что рифмовать — плевое дело. Флюс — гнусь — длинноус — мясопуст — желтопуз…
Если рот на подбородке припорошит бородой,
Станет крайне неудобно набивать его едой…
Или еда станет волосатой при попадании в рот. А если бы у них была нормальная пищеварительная система, то волосами поросла бы не только еда.
— …, но я верю, — донесся до нее шепот мальчика, — что Корункан придет. Дед говорил, все изменилось, не такое, каким кажется… Они идут! Можешь встать? ..
Корункан. Ну конечно, кто бы сомневался? Он обязательно придет, со ртом на заднице, задницей на лбу, глаза у него будут на руках, а руки — из того же пресловутого лба. И скажет он: «прибью вас всех и съем», поэтому отвезет их в страну грез, туда, где деревья растут из самих себя и ходить надо вверх ногами, и оставит в покое.
Двадцать восемь лысых в келье не могли определить
Кто из них достоин больше чушь полнейшую носить…
Отверженные, как загнанные звери, прильнули к стенам, задрожали, потупили взгляд. Двое стражников подняли Эм за руки и ноги, из-за чего голова ее запрокинулась назад, а корочка на шее потрескалась и закровоточила.
— Он сказал, сначала эту, — бросил упитанный мужчина в серебряных одеждах и знаком показал отверженным идти следом.
Некоторые из заключенных рухнули от страха и отчаяния на пол; братья по несчастью помогли им встать. Почти невозможно было осилить последний путь. Мать Малея вцепилась в его руку до боли, захлебываясь рыданиями, и он с омерзением ее оттолкнул.
— Шевелитесь, — приказал стражник, сбивая несчастных, испуганных до полусмерти, в кучу и направляя по коридору.
Во внутреннем дворе, огражденном высокой стеной, поросшей буйной разноцветной растительностью, их ждало еще не менее двух десятков стражников.
— Где же он? — нервно перешептывались мужчины в серебряных одеждах.
— Сказал — будет, — отрезал упитанный. — Вперед.
Группа обреченных и их надзирателей двинулась вглубь, по огражденному стенами коридору, и каждый шаг давался все труднее. Малей шел в середине, смотрел на ясное бирюзовое небо, ветви высоких деревьев, сквозь которые пробивался солнечный свет, ощущал под ногами мягкий ковер травы и не мог до конца поверить, что все так закончится. Сейчас он есть, и вот его не будет? Должно было быть что-то еще, для чего он появился, помимо пахоты и казни. Дед никогда не ошибался. Корункан не мог быть злом, более того, он должен, должен был вытащить деда в его темный час и забрать с собой, туда, куда отправится и мальчик.
Под оглушительный грохот стена впереди процессии вывалилась внутрь, почти под самые ноги шедших во главе. Пережив первый шок, толпа увидела мощного коня светло-желтого окраса и обомлела. Стражники, которые несли Эм, вылупились на чудо природы и до такой степени изумились, что выронили свою ношу.
Никто не произнес ни звука. В полной растерянности все, как один, отступали и не сводили глаз с приближающегося животного, пока не рухнула стена с другой стороны коридора.
— Послушайте! — звонко объявил молодой человек в новом проломе, за которым семенил еще один лысый щуплый человек с козлиной бородкой, - Все, кто хочет жить — идите с нами…
Он перестал стряхивать пыль с одежды, открыл рот и, вместе с остальными, уставился на гестура, тыкающегося мордой в Эм. Обволакивая ее своей мощью, конь возвращал ей способность двигаться, анализировать. И стражники, и осужденные в едином порыве окружили его, протягивали к нему руки с благоговейными умиротворенными лицами, замирая, не решаясь прикоснуться.
— Привет, дружок, — прохрипела Эми, с трудом приподнялась, опираясь на локти, и погладила животное по шелковистому носу.
— Мы пойдем! — очнулся Малей, отодрал от себя мать и двинулся навстречу молодому человеку. — Мы пойдем с тобой!
— Что здесь происходит? — прошелестел Лако, Восьмой, взявшийся неизвестно откуда, и повернулся к магу с козлиной бородкой. — Олган? .. Вот, значится, куда ты делся?
— Лако, — маг качнул головой.
— Значит, ты с ними заодно. Как низко ты пал, — добавил оппонент и сощурился.
— Низко пал ты, Лако, — парировал маг с бородкой. — Ты их клеймишь, не так ли?
— Они получают то, что заслужили…
— И кто решает, что они заслужили? Не ты ли?
Молодой человек без интереса слушал перепалку, облокотившись о разноцветную стену и разглядывая девушку в бордовом платье, до которой снизошел
