Незнакомец молчал, но не сводил с нее глаз.
— Ты кто? — спросил он наконец, не выдержав.
— Меня зовут Эм, а тебя Саэрос, — отозвалась Эми, чуть помедлила, поднялась и добавила: — Пошли.
— Куда? — поинтересовался эльф, послушно поднимаясь и следуя за ней.
— Думаю, как дойдем, узнаем, — отозвалась девушка, сама толком не понимая, что имеет в виду. Неясное ощущение места, куда надо было стремиться, постепенно усиливалось, но не было слов, чтобы описать его или определить, что оно означает.
Ноги ее спутника были не в пример длиннее, поэтому вскоре девушка решила смириться и пойти позади него. Если бы она помнила что-то из прошлой жизни, то наверняка почувствовала бы неестественность и пустоту этого мира. Ни звуков, ни запахов, ни движения, если не считать вездесущих хлопьев и фиолетовых потоков над головой. Однако были в этом и свои плюсы, которые она также не была способна оценить, ведь необходимость питаться, спать, испытывать естественную нужду тоже отпали сами собой.
Оба путника просто шли наугад через белые столбы, оставляя следы на белом песке, и, если у одного в голове роилась куча вопросов, на которые не было ответа, то вторая, пройдя через эту стадию, просто шла навстречу неясному ощущению.
Ничего не менялось. За чередой столбов обязательно находились еще столбы-близнецы, а за ними — еще и еще. Неосознанное стремление теперь посетило и Саэроса, вместе с печалью, объяснить которую не удавалось, как ни старайся. Он ускорял шаг, вглядывался в окружавшую его белизну, ждал неизвестно чего, позабыв о балласте в виде незнакомой девушки. Было что-то, где-то, воспоминание, выскальзывающее из рук, предчувствие, рассеивающееся дымкой, стоит только сконцентрировать на нем внимание. Все это одновременно и донимало, и побуждало идти дальше.
Наконец обнаружилось хоть какое-то разнообразие: Саэрос заметил силуэт человека, лежащего на боку, и, не задумываясь, направился к нему. Подойдя ближе, он рассмотрел внимательнее остроухого мужчину, покрытого белой пленкой песка. Не было нужды размышлять и предполагать: каким-то первобытным чутьем и он сам, и Эм сразу поняли, что мужчина на земле — мертвый. Черты его лица разгладились, заполненный песком рот был приоткрыт, но поза его была неестественной и зарождала неприятные предположения относительно последних минут его жизни.
— Это же ты, — немало удивилась Эм, переводя взгляд с белого трупа на спутника и обратно. — Как такое может быть?
Саэрос, не ответив на ее реплику, внимательно изучал лежавшего. Те же руки, та же рукоять изогнутого меча, та же обувь; жутко было смотреть на собственные останки, а в том, что это его останки, он больше не сомневался.
Эм тоже стало не по себе.
— Пойдем отсюда, — попросила она отступая и оглядываясь.
Сзади труп выглядел еще хуже. Саэрос не отрываясь смотрел на глубокую резаную рану, пересекающую спину наискосок, и чувствовал, как внутри зарождается и крепнет страх — как будто эльф знал, каково это, и знал, кто это сделал. Но страшнее всего было понимание неизбежности, невозможности защититься, спасти себя от несуществующей угрозы.
— Все, уходим, — заявила Эм после ожидания, ежась от беспричинной тревоги, и зашагала прочь, но вскоре поняла, что остроухого за спиной нет, он намерен и дальше пялиться на свою копию, безвольно опустив руки. Пришлось возвращаться. Эми не особо трогала случайная находка, у нее не возникло никакого внутреннего отклика, кроме удивления, поэтому она все больше раздражалась на товарища по несчастью и даже собралась тащить его волоком, если придется, но, подойдя ближе, забыла о своем намерении, увлекшись новым явлением: белые хлопья, постоянно присутствующие в воздухе, изменили направление и прямо на глазах бесшумно соединялись друг с другом, образуя белую плотную массу. Буквально за несколько секунд они превратились в невысокого плотного человека с необъятной спиной и всклокоченными волосами. Девушка даже восхитилась трюку, когда силуэт ожил, расправил плечи и поднял увесистый двусторонний топор.
Саэрос в этот момент был близок к панике. Он не мог объяснить, что с ним стряслось, как не мог четко уловить отголоски воспоминаний, или оторвать взгляд от своего трупа. У него была лишь интуиция, которой стерли память, предвидение, которому завязали глаза, но и этого было достаточно. Волоски на теле встали дыбом. Медленно, как во сне, он обернулся, уже зная, что его ждет, успел выставить вперед руку перед ударом, — руку, упавшую рядом на песок, а вслед за ней упал и он, туда, где лежала его копия, разрушая ее своим весом.
Эм беззвучно вскрикнула. Вид искалеченного спутника, его предсмертных судорог, звуков, которые он издавал, заставили ее оцепенеть. Красная жидкость, обильно вытекающая из несчастного, просачивалась сквозь белый песок, меняя его цвет, и вместе с тем меняла представление о месте, в котором они очутились. Оно было больше не милым и однообразным, а опасным, жестоким, несправедливым и очень, очень страшным. Менял цвет и белый невысокий человек — его волосы и борода окрасились в темно-коричневый, доспех — в черный; морщинистое и суровое лицо было покрыто слоем грязи и крови, а жесткие глаза оказались светло-серыми, холодными, под стать лезвиям в его руках.
Низкорослый не стал дожидаться, пока затихнет его первая жертва. Он стряхнул кровь с лабриса, подкинул его в воздухе и впился взглядом в девушку, лицо которой наоборот, от страха приобрело бледность и белизну. Эм так растерялась, что просто смотрела на приближающуюся угрозу, на замахивающиеся лезвия до последнего, и все же успела отпрянуть. Не дав ей опомниться, Низкорамный с ревом нанес второй сокрушительный удар, а за ним третий. Эм едва сохранила равновесие, отпрыгнула в сторону, прошла под секирой, получила основанием оружия в грудь и упала, задыхаясь от удара. Едва она дернулась вбок, как лезвие наполовину вошло в песок рядом с ее головой и выскочило из него, разбрасывая белые брызги.
— Хватит!.. — взмолилась Эми, уворачиваясь от очередного нападения. — Не надо!.. Прекрати…
Низкорослый зарычал, извернулся, ударил Эм по спине и навалился на нее, приставив основание лабриса к шее. Он смотрел в ее бирюзовые глаза, наливающиеся кровью, слушал хрипы и усиливал давление, намереваясь во что бы то ни стало убить ее, будто она совершила страшное злодеяние и должна была за него поплатиться. Наклонив косматую голову набок, он оскалился, обнажая крепкие широкие зубы и шею, покрытую слоем грязи, в которую Эм, теряя сознание от удушья, неожиданно для них обоих, засадила кинжал Саэроса по самую рукоять. Давление на шею пропало; низкорослый дернулся назад и рассеялся, превратившись в белые хлопья, вернувшиеся на круги своя.
Эми перевернулась на живот, встала на четвереньки, заглатывая воздух
