Откровенно, как на исповеди, писатель ответил:
— Я верю в Бога. И мне кажется, что есть такое области, которые неугодны Богу настолько, что он может… не обидеться, конечно…. а наказать. Зло осязаемо. Я много раз слышал о темных знаниях, запрещенных книгах. Проклятых созданий я не называю истинными именами, потому что боюсь накликать беду.
— Вот видишь! Ты всё прекрасно понимаешь. И ты правильно боишься. Чем больше в мир входят книги о зле, тем сильнее оно становится.
Всё же он должен был спросить…
— А что, вампиры и правда существуют?
Претор нахмурился. Было заметно, что его подмывало крикнуть, губы подрагивали, но он заставил себя некоторое время помолчать и только когда успокоился, ответил:
— Сколько людей, столько и миров, а у каждой избушки — свои игрушки. Есть и вампиры, и оборотни. Кто специально нервы треплет, тот и вампир, а садисты, наслаждающиеся страданиями и бессилием жертв — настоящие звери в человеческой шкуре.
— А тот, кого я должен защищать, он кто? Первый или второй?
Старик вздрогнул.
— Тебя позвал сиэхсита, — судорога исказила лицо претора, словно у него заболел зуб. — Он уже вторые сутки ведет песнь и только Небу известно, над чьими ярангами сейчас хлопают вороньи крылья, и найдется ли в том несчастном крае умеющий писать.
Старик протянул руку, схватил Семёна за запястье и повел за собой — во тьму. Его пальцы были такими же сильными, как и у воина, доставившего патрона в подземелье. Железная дверь, из которой сиял свет, осталась позади. Они шли в кромешном чернильном мраке. В ушах звенело. Был слышен только шум бьющихся в груди сердец и хрип дыхания. Старик дышал с присвистываем, как старый курильщик или астматик. Гипсовый зал стал настолько черен, что невольно хотелось пригнуться и ноги приходилось поднимать выше. Страх подсказывал, а вдруг ты ударишься головой о какую-нибудь балку или на земле могут оказаться камни? Но разум успокаивал: «Здесь настолько высокие потолки и ровный пол, что в этом подземелье можно проводить соревнования по баскетболу. Твое тело поступает так, как и должно в сложившейся ситуации. Им командует обычный первобытный страх перед неизвестным, невидимым, и разум тут бессилен».
Как ни успокаивал себя, но ужас медленно и неумолимо вползал под кожу. Невозможно от него отмахнуться, как от надоедливого слепня. Страх сильнее. Переставляя ноги в кромешной тьме, ощущая стальную хватку чужих пальцев на запястье, вдыхая стерильный лишенный какого-нибудь запаха воздух, чувствуя тошноту от козьего молока, и с каждым мгновением понимая, что это только начало, Семен покорно шел в пустоту, в пустоте. Ему до боли снова захотелось вдохнуть аромат свежей зелени после дождя, услышать птичий гам, а не шарканье подошв по мертвому шершавому гипсу.
У всего есть начало и конец. Его путешествие началось с ощущения счастья, а завершается корчами животного ужаса. Вдруг вдали показалось светлое пятно. Оно было похоже на четвертинку бледной, пробивающейся через тучи луны. Там за поворотом горит свет. Это может значить только одно: завершается путь и наступает время испытания. Он не любил стоматологов, боялся и в детстве и взрослым — считал посещения зубников некой единицей измерения страха, — но сейчас обжигающий его внутренности ужас был в миллионы раз сильнее. Такого раньше ему не приходилось переживать. Даже когдаперелазил через балкон к соседям и чуть не сорвался с карниза; когда, попав в аварию, сломал руку, разбил голову — потом неделю тошнило и кружилось все перед глазами, — но ТАКОГО страха в его жизни ещё не было…
Старик подвел его к выдолбленному в гипсе широкому проходу и разжал пальцы. В глубине тоннеля сияли огни.
— Нам сюда.
6. И снова смерть
Идя на свет, они наткнулись на ряд старых вагонеток, в которых был навален строительный мусор, стремянки и приставленные к стене бревна. Такое дерево всегда пропитывают специальным раствором, и оно долго хранится, но эти шпалы уже были трухлявые. Некоторые переломились посередине или вообще рассыпались в пыль.
Ещё один поворот.
Пришли.
На стене висят три керосиновые лампы. Они освещают заставленный лесами тупик. В дальних углах навалены доски, кули парусины и древние, словно из музея старины, ржавые помпы. С левой стороны алтарем возвышался застеленный грязным брезентом неровный выступ. Вот на нем и сидел сиэхсита. Первое, что бросалось в глаза, — баранья мохнатая безрукавка, черным мехом наружу, просторные серые шаровары, а потом уже голые тонкие, как ножка зонтика, руки, острые колени и бритая гладкая голова. Она была обтянута отражающей языки пламени желтой кожей, поэтому казалось, что на костлявых плечах и тонкой шее держится голый череп. Сиэхсита был тощ нездоровой худобой людей после долгого вынужденного голодания или смертельно больного человека. Впалые щеки, синие провалы под глазами, потрескавшиеся губы беззубого рта, натянутая шкура на лбу и, особенно, на скуловых костях. Глаза прикрыты. Сидит, как буддист во время медитации, сложив руки на груди, чтобы раскрытые ладони упирались палец в палец. Из-за болезненного вида и дряблой сухой кожи на лице, сложно было сказать, сколько ему лет, но старым его назвать было нельзя. Сначала показалось, что шаман недвижим, но когда глаза новоявленного патрона привыкли к свету, он заметил, как тот двигается — маятником раскачивается из стороны в сторону и издает низкий утробный, совершенно не похожий на пение, звук.
— Это и есть ваш сиэхсита?
— Называй его, как хочешь, хоть абаасом[1].
— А кто меня привез?
— Ну… Слыхал про Айыы аймага[2]?
— Нет.
— Хотя, как не называй, эти слова тебе ничего не скажут. То был Воин. Пред тобой — Шаман. Я — Судья, а ты — Защитник. И мы пришли сюда, чтобы каждый сделал то, что он должен сделать. Да, сэркээн?
Шаман перестал раскачиваться. Монотонный звук прервался и, как только установилась тишина, стала заметна разница между молчанием и пением. Не открывая глаз, сидящий перед ними аскет разлепил ладони и вытянул вперед левую руку, чтобы пришедшие заметили нарисованный на ней знак — закрученную спиралью линию.
Шаман сжал кисть в кулак.
Как только спираль исчезла, тот, кого выбрали Защитником, схватился за грудь и застонал, беспомощно посмотрел на Судью и за то мгновение, когда их взгляды встретились, понял, что претор поражен не меньше его, и не понимает, что сейчас происходит.
Сердце Защитника остановилось.
В глазах потемнело.
Воздух с ужасным хрипом вышел из легких.
Защитник сначала
