«Секретную информацию обычным подпоручикам знать не полагается, – размышлял я, стараясь утихомирить в очередной раз закипающий во мне гнев. Вот в войне победим, тогда и начнем разбираться, кто, кому и что должен сообщать…»
Меж тем наш отряд сопровождения выехал на большую дорогу, моментально попав в очередной поток отступления, где все несется сплошной массой, в несколько рядов, толчками, сцепившись колесами и постоянно сталкиваясь. Мы отступаем, вечер наступает, но не исчезает царящая вокруг каша из криков, ругани, ссор. О-па! А вот и один из нынешних байкеров права качать вздумал.
– Дорогу! Дорогу… вашу мать!! – орал молодчик в кожаном шлеме и очках, сидя на мотоцикле «Индиан», более похожем на что-то среднее между велосипедом и мопедом. Это тебе не «Ямаха», под триста км гнать способная, и даже не «Ява», взятая на халяву. Из здешних агрегатов и полсотни, должно быть, выжать не выйдет.
И все же несмотря на эти неутешительные тех-характеристики дореволюционный байкер смог отвоевать себе трассу, заслужив в спину немало проклятий.
Мы тоже двигаемся, но уже в ночи. И опять знакомые мне еще по двадцатому корпусу картины. Многие, пользуясь вынужденными остановками, моментально засыпают в пыли, у колес орудий, в седлах. Уткнувшись головами в седла лошадей, уже дремлют ездовые. Минута-другая сна, и снова все вскакивают, чтобы продолжить движение. Мне же спать не хочется, как и барону, нашедшему более разговорчивого собеседника, чтобы пудрить ему мозги, вещая про своих монгольских волшебников, способных не только сидя в позе двойного лотоса пребывать в нирване и читать мантры во славу Будды. Там такой мистический винегрет, что и сам Бодхитхарма[105] не разберется…
Ну вот опять про Джа-ламу[106] восточную сказку начал:
– …Это удивительный человек. Как истинный служитель Будды, он не пьет, к тому же не курит и сурово наказывает тех, кто нарушает эти запреты, лупит провинившихся плеткой так, что крики слышны по всему Кобдо. А знаете, как он освятил свое боевое знамя-сульдэ из золотистой парчи?.. По старинному монгольскому обычаю приказал зарубить у подножия дерева пленного китайского солдата и использовать его пролитую кровь в качестве святой воды.
– Вас послушать, так этот лама скорее походит на жесткого Чингисхана, а не на смиренного монаха.
– Что поделать, но таким его сделала сама жизнь и многолетние странствия. Он исходил вдоль и поперек всю Центральную Азию, жил в Тибете, много лет провел в монастыре Дре-Пунья в Лхасе, добирался до Индии, служил у пекинского чиновника, составляя календари. И всюду он впитывал тайные знания, благодаря которым внушил страх и почтение монголам. Те его боятся, считают воплощением Амурсана[107], верят, что князю покровительствуют злые духи степей – мангасы, но я-то знаю, в чем тут дело. Князь сам открыл мне свою тайну. У него есть древний амулет, наделяющий его владельца невероятными возможностями.
– Любопытно. И каковы же они, позвольте полюбопытствовать?
– О, с помощью амулета можно сделать очень многое! Но амулет выбирает лишь самых достойных, среди которых, как вы сами понимаете, оказался однажды и князь. Знаете ли вы, как был взят штурмом Кобдо? С помощью магии. Ходили слухи, что перед штурмом крепости Джа-лама внушил своим воинам – церикам видения о прекрасном будущем Монголии, свободной от китайского ига. Церики узрели шатер, наполненный небесным светом, а в нем вокруг алтаря с фигурами Будды и жертвенными свечами на шелковых подушках восседали герои, которым еще только предстояло пасть во время штурма. Они ели дымящееся мясо из драгоценных блюд, пили вино, курили золоченые трубки и чинно беседовали… Но все это лишь слухи и болтовня, а вот возможность управлять с помощью магии желаниями других – реальность…
Господи, за что? За что ты позволил «форточникам» свершить очередное самоуправство, отправив меня к этому новоявленному гуру с интереснейшей биографией, но бредовыми идеями? Мало ли повсюду ходит других людей, жаждущих знаний о сокровенных тайнах мира? Почему такая радость свалилась именно на мою голову?
«По кочану, Миша, – ответил я сам себе. – Терпи. Не впервой же».
Буду терпеть, авось вознаградится однажды мое терпение.
Глава 11
«А вот и командир отряда – твой непосредственный начальник…» – с этих слов Садовского и началось мое знакомство с родовитым эстляндским (балтийским) бароном, а ныне подъесаулом первого Нерченского полка Забайкальского казачьего войска Романом Унгерном фон Штенбергом. Да, да, это тот самый «бешеный барон», дружок атамана Семенова и будущий представитель Белого движения, а заодно монгольский князь цин-ван, муж маньчжурской принцессы, лютый диктатор Халхи, вздумавший возродить ни много ни мало империю Чингисхана от Тихого океана до Каспия и свергнуть большевистский режим. Но это все будет после революции, с началом Гражданской, когда Россия погрузится в смуту, а ныне барон успешно воюет за пока еще Российскую империю, налеты делает со своими казаками на вражеские позиции…
Нет, я не спорю. Знакомство интересное. Очень уж колоритным оказался этот человек, уверяющий всех в том, что ведет свой род от самого «Бича Божьего» Аттилы Гуннского, приводившего много столетий назад в трепет обе Римские империи. И это еще что. Следом за Аттилой сквозь века тянулся пестрый хвост из восемнадцати поколений рыцарей и пиратов, разбойников и алхимиков, путешественников и затворников. Может быть, именно столь значимая родословная не удерживала барона в родном Ревеле, а неустанно тянула вперед, к славе и подвигам, вопреки всему. И даже воля родителей, определивших учиться упрямца в Морской корпус на мичмана, в расчет не шла. Обучение барон не закончил, решив однажды, как и многие его соратники, пойти вольнопером на Японскую войну. Повоевать там ему удалось самую малость – долго ехал по Транссибу, мотался с документами по штабам, наконец, попал к сибирским стрелкам, отличился под Мукденом, заработал солдатского «Георгия». После очутился под Сыпенгаем на охране дорог, где с необычайной лютостью гонял и таежных разбойников хунхузов, и кавказцев-снабженцев купца Громова, не изменивших даже в Маньчжурии своей привычке таскать скот отовсюду не спрашивая. А дальше снова мир и снова метания. В Морской корпус барон не вернулся, а пошел учиться на пехотного офицера, став «павлоном». Впечатленный еще с войны забайкальскими казаками он выбрал службу в их рядах и поехал в Даурию. Там же заработал сабельный шрам на лбу после дуэли с сослуживцем, пьянствовал, буянил, был осужден офицерским судом, выиграл дикое пари, в одиночку добравшись по тайге до Благовещенска, побывал в казачьей пулеметной команде, сек революционеров в Якутии, а после буквально «заболел» Востоком. Притом «заболел» настолько основательно, что с головой бросился в очередную авантюру, занесшую
