Сбор всего этого оборудования занял месяцы, но я должен был проявить крайнюю тщательность. Закончив с приготовлениями, я получил возможность при помощи набора ручек и рычагов управлять парой манипуляторов, находившихся за моей головой, и в перископ видеть, что они делают. Теперь я смогу препарировать собственный мозг.
Знаю, сама эта идея кажется чистым безумием, и, расскажи я о ней коллегам, они бы попытались меня остановить. Но я не мог попросить кого-то другого рискнуть собой во имя анатомического исследования и, поскольку желал проводить операцию самолично, не мог согласиться на роль пассивного пациента. Единственным вариантом было аутопрепарирование.
Я принес дюжину полных легких и соединил их трубками, после чего установил эту конструкцию под рабочим столом, за которым собирался сидеть, и напрямую подключил распределитель к бронхиальным входам в моей грудной клетке. Это обеспечит меня воздухом на шесть дней. На случай, если я не успею завершить эксперимент к этому времени, я договорился о визите коллеги в конце данного периода. Однако я полагал, что не закончу эксперимент лишь в том случае, если убью себя.
Первым делом я снял изогнутую пластину, образовывавшую затылок и макушку моей головы, затем две более ровные пластины, формировавшие бока. Осталась только лицевая пластина, однако она была закреплена ограничительным кронштейном, и я не видел ее внутренней поверхности в свой перископ; я видел собственный мозг. Он состоял из дюжины блоков, закрытых сложными литыми корпусами; установив перископ рядом с разделявшими эти корпуса просветами, я смог наконец заглянуть в легендарные механизмы внутри. Даже то немногое, что я увидел, позволило мне сказать, что это самая прекрасная в своей сложности машина из всех, что я когда-либо встречал; она настолько превосходила творения человека, что ее происхождение явно было божественным. Зрелище это вызывало одновременно восторг и головокружение, и я несколько минут эстетически наслаждался им, прежде чем перейти к исследованиям. Считалось, что мозг делится на механизм, расположенный в середине головы и выполняющий собственно мыслительную деятельность, и набор компонентов, в которых хранятся воспоминания. Увиденное мной согласовывалось с этой теорией: периферические блоки были похожи друг на друга, в то время как блок в центре казался другим, более неоднородным и с большим числом подвижных деталей. Однако структуры располагались слишком плотно, чтобы увидеть их работу; если я хочу узнать что-то еще, придется подобраться поближе.
Каждый блок был оснащен собственным воздушным резервуаром, к которому шел шланг от регуляторного клапана в основании моего мозга. Я навел перископ на самый задний блок и при помощи дистанционных манипуляторов быстро отключил выходной шланг и заменил более длинным. Я провел множество тренировок, чтобы выполнить эту процедуру за считаные секунды; и все же не был уверен, что смогу подсоединить шланг, прежде чем блок исчерпает содержимое своего резервуара. Лишь удостоверившись, что работа блока не нарушилась, я двинулся дальше: передвинул более длинный шланг, чтобы лучше видеть содержимое просвета за ним, а именно другие шланги, соединявшие этот блок с соседними. Используя тончайшую пару манипуляторов, я проник в узкую щель и по очереди заменил шланги на более длинные. Наконец я обошел весь блок и заменил каждое его соединение с другими частями моего мозга. Теперь я мог снять этот блок с рамы, на которой он крепился, и извлечь всю секцию из того, что прежде было моим затылком.
Я понимал, что, вполне возможно, нарушил свои мыслительные способности, сам того не осознавая, но результаты простых арифметических тестов свидетельствовали об отсутствии повреждений. Теперь, когда один блок свисал с каркаса над головой, я смог лучше разглядеть мыслительный механизм в середине моего мозга, но места оказалось недостаточно, чтобы подвести к нему микроскоп для более тщательного изучения. Если я хотел действительно исследовать работу мозга, предстояло снять не меньше полудюжины блоков.
С утомительным тщанием я повторил процедуру замены шлангов на других блоках, переместив еще один глубже, два выше и два вбок, так, что все шесть блоков теперь свисали с каркаса над моей головой. Когда я закончил, мой мозг напоминал взрыв через крошечную долю секунды после детонации, и, подумав об этом, я вновь испытал головокружение. Однако я наконец получил доступ к мыслительному механизму, лежавшему на столбе из шлангов и приводных рычагов, которые уходили вниз в мое туловище. У меня также было достаточно места, чтобы повернуть микроскоп на триста шестьдесят градусов и осмотреть внутренние поверхности перемещенных мной блоков. Я увидел микрокосм золотых механизмов, ландшафт крошечных вращающихся роторов и миниатюрных поршневых цилиндров.
Созерцая эту картину, я задумался, где мое тело. Средства передачи информации, заменившие мне зрение и действия, принципиально ничем не отличались от тех, что связывали мои исходные глаза и руки с моим мозгом. Разве в ходе эксперимента эти манипуляторы не были по сути моими руками, а увеличивающие линзы на перископе – глазами? Я был вывернут наизнанку, мое крошечное фрагментированное тело располагалось в центре моего собственного раздувшегося мозга. В столь невероятном состоянии я начал исследовать себя.
Я настроил микроскоп на один из блоков памяти и принялся изучать его конструкцию. Я не ожидал, что смогу расшифровать свои воспоминания; лишь надеялся, что мне удастся понять, каким образом они записаны. Как я и предполагал, я не увидел никаких стопок страниц из фольги, но, к моему изумлению, не было там и собраний шестеренок или переключателей. Вместо этого блок, казалось, состоял почти исключительно из воздушных трубочек. Сквозь просветы между трубочками я увидел волны, пробегавшие внутри блока.
Посредством тщательного осмотра, повышая увеличение, я выяснил, что трубочки разветвлялись на крошечные воздушные капилляры, а те, в свою очередь, образовывали плотное переплетение с проволочками, к которым крепились золотые листы. Выходивший из капилляров воздух придавал листам различные положения. Листы эти не были переключателями в общепринятом смысле, поскольку не удерживали позиции без потока воздуха, но я предположил, что искал именно их, что это был материал для записи моих воспоминаний. Увиденные мной волны, очевидно, были актами процесса вспоминания, в ходе которого
