Разнюхивая и выспрашивая, Маск допил остатки эля и вина из графинов на столе, ворча, насколько хуже он ест и пьёт в королевском флоте, чем в Рейвенсден–хаусе. Добрый капитан, конечно, так не думает, заметил он кисло: доброго капитана щедро развлекают на земле и на море графини и менее важные персоны.
— Шотландцы вообще что–нибудь делают, кроме как едят, пьют и охотятся? — с негодованием вопросил он, хлебнув из графина и утёршись рукавом. — Мне это вот что напомнило: вы завтра снова приглашены, в полдень. Для верховой прогулки, по–видимому. Не сомневаюсь, там будут эти их бегуны, нагруженные ветчиной и виски. Ба! А мне придётся довольствоваться твёрдым сыром и корабельными сухарями. Опять.
Я не мог принять приглашение на охоту, когда рядом находился чужой и, возможно, враждебный корабль, и сказал об этом Маску.
— Никак нельзя отказаться, капитан, — хитро проговорил он. — Это же не что иное как приказ.
Приказ? Кто, помимо капитана Джаджа, смеет мне приказывать? Без него здесь, в своей каюте, я олицетворяю высшую власть в местных водах после Бога и короля. И учитывая, что король за сотни миль отсюда, в Уайтхолле, а Бог предположительно занят другими делами, мне не грозили никакие приказы.
Маск театрально воззвал к своей памяти:
— Как же выразился этот огромный старый турок? Или он поляк? Словом, этот Шимич, свирепый уродливый дикарь. — Глаз–бусинка уставился на меня, пока я ждал продолжения. — Ах да. «Вице–адмирал побережья Аргайла, Кинтайра и Мойдарта», вот как он сказал. Другими словами, генерал Кэмпбелл из Гленранноха.
Если бы мне вздумалось, я мог бы запросто отмахнуться от так называемого приказа — что я и сказал Маску в выражениях, от которых он принялся возмущённо сновать по каюте. Вице–адмиралы побережья имеют размытые права на корабли, потерпевшие крушение в их графствах, и не обладают никакой властью над капитанами королевского флота. Гленраннох не мог мне приказывать и знал это. Но он явно был хорошим стратегом, во всех смыслах этого слова, и понимал, что приглашение в такой категоричной форме заставит меня задуматься. Я отпустил Маска и сидел в одиночестве, глядя на море за окном и взвешивая в уме сложившееся положение. Наконец, я решил, что если к полудню не получу донесений о таинственном корабле, то приму приглашение Гленранноха. Ибо, как он должен был догадаться, меня переполняет любопытство о том, что же связывает Колина Кэмпбелла и вдовствующую графиню Рейвенсден, мою мать.
* * *Было очень раннее утро, едва пробили семь склянок ночной вахты — такие названия становились мне привычнее, чем старое «полчетвёртого утра». Однако я уже расхаживал по каюте: мои сны, переполненные битвами и графинями на подушках, не оставляли места безмятежной дрёме. Я услышал крик дозорного и вышел на палубу. Вахту нёс Джеймс Вивиан. Он стоял у поручней правого борта, глядя в сторону земли на небольшую рыбацкую лодку, что двигалась в нашу сторону. К моему восторгу, его мальчишечье лицо расплылось в радостной улыбке при моём приближении, он дотронулся пальцами до шляпы и начал со смехом объяснять:
— Вот, сэр. Кажется, я стал свидетелем небольшого чуда. Не думал, что мы снова увидим преподобного Гейла раньше дня рождения короля.
Мы стояли в дружелюбном молчании, глядя, как лодка лавирует в нашем направлении. Через какое–то время она подошла к кораблю, и на борот поднялся Фрэнсис Гейл в сопровождении юного Андреварты. Он был на удивление трезвым и выразил желание поговорить наедине в моей каюте, и я тут же предложил позавтракать вместе. Гейл проявил непривычную набожность, даже произнёс молитву над хрустящим беконом Дженкса, какое–то время вёл мирную беседу о погоде и о пустынной красоте этой земли и вдруг повернул разговор на тему, занимавшую мои мысли всё утро.
— Ваша графиня, капитан, — начал он, — полагаю, вам не известна её девичья фамилия?
Этого я не ожидал. Так спокойно, как только мог, я признался, что нет, и Гейл прожевал ещё кусок бекона, прежде чем продолжить.
— Когда я услышал, кто принимал вас в тот первый раз в её замке, я задумался о титуле графини Коннахт, и мне показалось, что я слышал его раньше. — Он умолк, положил себе ещё еды и продолжил: — Но, видите ли, капитан Квинтон, я не доверяю своей памяти после стольких лет портвейна и кошмаров. Мне нужна была книга с родословными, и от парнишки Макферрана я узнал о существовании приличной библиотеки поблизости, хотя это было столь же невероятно, как если бы Моисей попал на пир, взобравшись на гору Синай.
Он объяснил, что не далее двадцати миль вглубь суши, в ничем не примечательной убогой горной деревушке находится поразительное сокровище: низенькая церковь, на вид — как амбар, а на чердаке у нее общедоступная библиотека — щедрый дар просвещённого лорда тех мест, хранимый пастором, чересчур ревностным, на вкус Гейла, но образованным. Там–то, по его словам, он и нашёл нужную книгу.
Трезвый завтрак Фрэнсиса Гейла, очевидно, закончился, он достал кожаный бурдюк, и, когда он вынул пробку, я узнал насыщенный аромат «воды жизни». Священник глотнул прямо из бурдюка, но меньше, чем было ему свойственно раньше, и причмокнул.
— До того, как она прибыла сюда худенькой девчушкой, вашу графиню звали О’Дара. Тогда Нив О’Дара, теперь леди Нив Макдональд из Ардверрана. А имя О’Дара я частенько слышал, живя в Ирландии в пору, предшествовавшую Дроэде.
Я давно забыл о завтраке. Отодвинув тарелку, я кивнул Гейлу, чтобы тот рассказывал дальше.
— Повстанцы–католики в те времена имели собственное государство, независимое во всём, кроме имени: они называли его Конфедерацией. Несколько лет, пока Англию раздирала гражданская война, они рассылали посольства по всей Европе и даже принимали ответные визиты. Не обошлось и без участия папского нунция. Я разок встречал его в Килкенни, году в сорок шестом или сорок седьмом.
Гейл замолчал. Я подумал, не вспоминает ли он те непохожие на нынешние дни, когда был
