— О, поверьте, я знаю о падении Фуке и поднял немало кружек вашего отличного халлского эля в честь этого события, — ответил мой новый друг. — Мне также известно, что его преемником стал некий месье Кольбер, всегда бывший хорошим другом моего отца. Но французский двор — гнездо гадюк, капитан, и я всё ещё не уверен в том, как меня примут. — Он посмотрел на море, туда, где за низким полуостровом виднелись мачты «Юпитера». — И, честно говоря, я не спешу расставаться со своей новой жизнью. В ней нет ни удобств, ни слуг, что исполнят любую прихоть, но есть кое–что большее. Я почувствовал связь и взаимопонимание с ближними, какие, думаю, благородные господа вроде нас редко испытывают. В последние месяцы на мне не лежало тяжелой ответственности, я не решал проблем с арендаторами и урожаями, меня не заботили дела королей, придворных и знатных дам. Я пел и смеялся, много работал и пил. Я играл в кости с внебрачными детьми крестьян. Более того, я полюбил море. У меня даже возникло что–то вроде мечты стать капитаном военного корабля. — Тут он повернулся, хлопнул меня по спине и рассмеялся. — Кто знает? Может, однажды мы поплывем вместе, mon ami.
Я тоже рассмеялся, но вспомнил о долгой и мучительной истории отношений между Англией и Францией.
— Конечно, только может статься, что мы станем биться друг против друга, милорд.
— Будем надеяться, что этого не произойдёт, Мэтью Квинтон, — сказал Роже, граф д’Андели. — Будем надеяться.
Мы шли дальше, и оба молчали с минуту или больше. Затем граф д’Андели повернулся ко мне и мрачно произнёс:
— Мы люди чести и благородного происхождения, капитан Квинтон. Но есть кое–что выше этих понятий, какими бы значительными они ни были. Умиротворение. Здесь, на «Юпитере», я нашёл мир с самим собой. — Он посмотрел туда, где кончался пляж, на острова и океан вдали. — Но я думаю, что этот мир остался в прошлом, Мэтью.
* * *Внезапная трансформация нашего француза, помощника парусного мастера, в полноценного дворянина вызвала на борту много разговоров и немало веселья. Ланхерн, Ползит и остальные его друзья с большим апломбом доставили его рундук и ранец с главной палубы в каюту казначея Певерелла, теперь принадлежащую графу д’Андели. Что бы Певерелл ни думал о своём вынужденном переселении — не сомневаюсь, то были кровожадные мысли — казначей не смел противиться воле капитана, обладавшего достаточной информацией, чтобы привлечь его к трибуналу, если пожелает; не мог он сдержаться и от недостойного подобострастия по отношению к резко возвысившемуся портному. Без всякого такта он резко и грубо изгнал своих помощников из затхлой каморки на орлоп–деке и в надменном молчании удалился в свою новую обитель.
С новым и подчеркнутым почтением Леблана приняли офицеры. Удивительно, как добавление титула к имени меняет отношение людей друг к другу. Малахия Лэндон кланялся и шаркал ногой, будто приветствовал персону королевских кровей, Джеймс Вивиан совершенно остолбенел, и даже Финеас Маск стал в десять раз обходительнее, чем я когда–либо видел его прежде, несмотря на то, что граф был равен по положению моему брату. Только преподобный Гейл нисколько не изменил своих манер, хотя, возможно, этого и стоило ожидать от человека, называвшего архиепископа Кентерберийского стариной Биллом Джаксоном.
Я созвал совет офицеров с целью обсудить смерть Натана Уоррендера, нападение на Кэмпбелла из Гленранноха, местонахождение загадочного военного корабля и длительное отсутствие капитана Джаджа и «Ройал мартира». Я намеревался изложить им свои подозрения и теории, и, хотя мнение некоторых не значило для меня ровным счётом ничего, надеялся услышать что–нибудь полезное от Вивиана, Гейла, Фаррела и графа д’Андели, который теперь автоматически вошел в наш совет благодаря титулу и положению.
За час до уговоренного времени собрания в мою дверь постучали. Я смотрел на чаек вдали за окном и размышлял о событиях дня, но услышав стук, резко повернулся к столу с разложенной картой, взял в руку перо и только тогда крикнул «войдите». Кит Фаррел привёл ко мне юного Макферрана. У замка Ардверран, сказал тот, стоит корабль, и с него снимают большой груз. Я спросил, не был ли это военный корабль, чуть больше «Юпитера», с высокой кормой в голландском стиле и выкрашенный в тёмный цвет. Нет, ответил парнишка. Он повидал немало кораблей разных типов, проходивших мимо или укрывавшихся на местных рейдах. Судно у Ардверрана — обыкновенный флейт, какой обычно используют голландцы в северных морях, широкий с раздутыми боками и предельно малочисленной командой, чтобы выиграть в цене у конкурентов и повысить прибыль хозяина. Я захотел увидеть его своими глазами, поэтому мы с Китом спустились в лодку Макферрана, подошли к берегу и забрались на стены старого форта пиктов.
Там он и стоял, у мола замка Ардверран, бросив два якоря. Юный шотландец не ошибся. Это был не тот корабль, который я видел из бёлина леди Макдональд. Я сощурился против солнца, которое уже далеко зашло на запад, и изучил море и острова так далеко, как только мог увидеть. Но не отыскал ни «Ройал мартира», ни корабль–загадку.
Но у замка Ардверран кипела работа. Три бёлина непрерывно сновали к молу и обратно, где цепочка людей разгружала большие мешки и свёртки, передавая их из рук в руки к воротам замка. Не могло быть сомнений. То было оружие, купленное во Фландрии, предположительно Кэмпбеллом из Гленранноха. Ложные сведения — один из способов развязать войну. Ибо глаза говорили мне то, что сердце знало весь предыдущий день. Оружие принадлежало Макдональдам и миледи Коннахт.
И всё же я не хотел, чтобы это оказалось правдой.
— Макферран, — спросил я, — разве графиня не расставила стражу здесь и на всех остальных возвышенностях в округе?
— Нет, сэр, капитан. — Он озадаченно помотал вихрастой головой. — Весь день я просидел здесь, и тут ни слуху, ни духу
