К тому же, помешав ей породниться с Етоном, они откажут Руси в праве на архиепископию. Убьют всех своих зайцев одной стрелой.
– Я благодарю цесарей за заботу о мире в моей державе… – мягко начала Эльга, – но дело это требует…
У дверей возникло движение: невольно взглянув в ту сторону мимо Романа, она увидела, как в гридницу вошел кто-то из людей Олега Предславича, быстро приблизился к нему, наклонился и что-то шепнул на ухо. Олег тут же поднял глаза на Эльгу и, поймав ее взгляд, указал на дверь.
Без единого слова она поняла, какую весть он получил и пытается ей передать. У Горяны начались роды. В двери мира живых стучится Эльги и Олега общий внук.
* * *Княгиня уехала, не заходя в избу – коня ей подали прямо к дверям гридницы.
– Ты за хозяйку останешься! – крикнула она, найдя глазами Величану в стайке удивленной женской челяди. – У нее в первый раз, дело затянется, я, может, до завтра не ворочусь. Управляйся тут, корми людей, а Беляница знает, где что взять. Справишься?
– Да, – ответила Величана, три четверти года правившая княжеским двором, почти столь же обширным и богатым.
– Ну и бог помочь, – кивнула Эльга и уехала.
А Величана внезапно осталась хозяйкой на княгинином дворе. Добрым словом помянула покойного супруга: его хозяйство дало ей, такой молодой, нужный опыт, без чего тут недолго было бы и растеряться.
– Ох, понравилась ты княгине! – смеялась Держанка, прибежавшая к ней на помощь.
Старшая из племянниц Эльги, Святана, уехала вместе с княгиней, а младшая осталась с Величаной. Эти две часто появлялись на княгинином дворе: что ни день приходила не одна, так другая, а то и обе сразу. Эльга любила их, как родных дочерей, и свекровь ни той, ни другой не смела слова сказать против частых отлучек невестки из дома. Мистина в молодости мало думал о своих детях, но всегда был с ними весел и снисходителен. Обе старшие выросли отцовским дочками: обожали отца, лошадей, оружие и все дружинные дела, водились с отроками и сражались между собой на деревянных мечах, точно таких же, какие были у Улеба, Люта и прочих братьев, родных и приемных. Отстали они от этих игр, только когда надели плахты – в первый и пока единственный раз в жизни. По примеру княгини они носили варяжское платье с наплечными застежками, а головы украшали узорными подвесками греческой и моравской работы. Обе были всего на три-четыре года старше Величаны, и она охотно приняла их в подруги – можно сказать, с восторгом кинулась к ним, едва убедившись, что племянницы Люта готовы подарить ей свою дружбу. Младший брат отца был старше их всего лет на шесть, и Величана невольно думала о Святане и Держане как о его сестрах. И ни с кем другим она не хотела быть рядом, как с ними – как будто сам Лют через них тоже какой-то частичкой был с нею.
– Будем молиться, чтобы Горянка родила хорошо! А, да, ты ж некрещеная! – вспомнила Держана. – Ты вот что: возьми полотна, рушник какой-нибудь новый, спроси у Беляницы яиц, каши горшок, и давай отнесем… отнеси Мокоши. – Она показала за тын, где совсем рядом, вблизи княгининого двора, располагалось древнее киевское святилище. – Моли богинь, чтобы у Горяны обошлось, чтобы живая осталась, чтобы дитя живое принесла – да чтоб сына!
Величана ответила недоуменным взглядом, не поняв сразу, почему ей нужно так заботиться о чужой женщине.
– Ах… да! Она же княгиня!
В присутствии Эльги, так прочно державшей в руках все внутренние и внешние дела Руси, трудно было помнить, что настоящая княгиня киевская – это жена Святослава. Величана даже ни разу ее не видела.
Но дело оказалось не в этом.
– Княгиня-то она княгиня. Ты не понимаешь? – Держана огляделась, нет ли близко любопытной челяди, и зашептала: – Сохрани Мокошь, она помрет, тогда Святше может другая жена понадобиться. А тут ты, как нарочно! А роди Горяна хорошо, да сына – Святша на радостях тебя отпустит…
– К-куда… – вымолвила в смятении Величана.
Быть отпущенной назад, в Плеснеск или даже Луческ, она совсем не хотела.
– Ну-у… – Держана засмеялась. – А куда бы ты хотела? Не хочешь разве мужа другого – молодого? Собой пригожего? У нас есть такой!
– Да что ты… – изнывая от смущения и трепеща от манящей надежды, Величана отмахнулась, отвела глаза и тоже засмеялась.
Она пыталась открыть Эльге Етонову тайну – что вовсе не прежний Етон сидит сейчас в Плеснеске и торгуется со Святославом за дань и прочее, а совершенно другой человек, без роду племени. Какой-то пес из леса. Чтобы княгиня, столь добрая к ней, знала, за кого у нее сватают дочь или даже Олегову внучку-полонянку. Но Эльга сказала «я знаю», едва лишь поняла, о чем речь. Величане не пришлось самой рассказывать про свой позор. И про то, что она не настоящая княгиня плеснецкая, раз уж на деле не была женой настоящего Етона.
Откуда Эльга могла узнать? От Мистины, как догадалась Величана потом, ведь Лют еще в дороге решил передать эту тайну своему старшему брату. Но это «я знаю» содержало, как ей показалось, и что-то еще. И благодарность за честность, и даже неявное обещание награды. Пожив лишь несколько дней под покровительством Эльги, Величана не удивилась бы, если бы та знала уже все, что творится у нее на сердце.
Величана послушала совета: раздобыв все нужное, отнесла к Мокошиному идолу. Пусть мать всего живого позаботится о Горяне и ее чаде, а тем самым подарит ей, Величане, хотя бы надежду на свободу и кусочек счастья. Ведь она не первая: сестра княгини, Ута, была вдовой ловацкого князя и вышла за Мистину – воеводского сына; Предслава, вдова деревского князя, вышла и вовсе за Мистининого оружника, кормильца его сыновей. Величана готова была благословлять судьбу, отнявшую у нее плеснецкий стол, если взамен Эльга даст ей того мужа, которого хочется. Глядя на высокий липовый идол Мокоши, уже украшенный первыми венками из колосьев после зажинок, Величана, забыв о Горяне, молила о помощи небесную госпожу всех земных очагов.
Стараясь заслужить благосклонность Эльги, Величана усердно занималась хозяйством: решала, что готовить челяди, а что оружникам, присматривала, как служанки мелют и просеивают муку, толкут крупу, снимают сливки и сбивают масло. Вроде бы все шло хорошо, и без настоящей хозяйки столы в гриднице выглядели не хуже обычного. И особенно она обрадовалась, обнаружив среди оружников Люта. Он разговаривал с парнями, и она не могла обратиться к нему на виду у всех; лишь раз, проходя мимо, он быстро подмигнул ей обоими глазами, будто говоря:
