Лют оглянулся на распахнутую дверь гридницы, откуда неслись крики и пение, и пошел со двора. Просто посмотреть, куда ее увели и что там, на Божьей горе, у них делается.
* * *Из-под горы донесся волчий вой – так близко, что все вздрогнули и разом загомонили.
– Ну, держись, молодуха, помогай тебе Мокошь и земля-матушка! – Далемирка, невестка боярина Драгоша, сжала руку Величаны.
– Что это?
– Волки идут! – Далемирка наклонилась к самому ее уху. – «Серые братья».
– Это… другие наряжонки?
– Нет. Это волки лесные. У вас разве в Луческой земле нет таких?
– Волкоглавцы? – сообразила Величана. – Есть. Мои два брата уж года три у них. Они к вам сюда ходят?
– На бадняк ходят.
– Дары получать?
– Дары получать и молодушек катать.
– Это как?
– А вот увидишь! Ты не бойся, это не страшно, – утешила ее Далемирка. – То есть страшно, ну… и весело тоже.
Сегодня все было страшно и весело. Когда шествие с Волосовым снопом обошло Плеснеск и вернулось в обчину, Величана сняла личину, но и сейчас ей казалось, что душа ее висит вне тела, высоко над головой, на полпути к звездам, и с телом ее соединяет тоненькая белая ниточка.
Волчий вой нарастал, приближался. Голосов было с пару десятков. В обчине царило смятение: кто-то забился по углам, кто-то, напротив, рвался поглядеть. Мужики и старухи начали выталкивать молодых женщин во двор, выбирая из толпы тех, которые вышли замуж с прошлой зимы. Величана потянулась за Далемиркой – было и боязно, и любопытно.
Во дворе горел костер, освещая каменную вымостку перед идолами, – камень чисто выметен от снега и засыпан свежими еловыми лапами, идолы украшены еловыми венками, перед каждым горой угощения и кринки с медом, перед Перуном – свиная голова с княжьего стола. А снизу, со стороны жальника, поднималась толпа с факелами в руках. Раздавался крик, вой, свист – закладывало уши. Величана вдруг начала дрожать, поясницу вновь опоясало болью, живот потянуло, и она вцепилась в руку Далемирки. Оглянулась – где Тишанка? – но не отыскала ту среди кожухов из меха всех лесных зверей, размалеванных берестяных и кожаных личин. Пойти бы посидеть – да нельзя. Ее и еще два десятка молодух выпихнули в первый ряд, и толпа плотно сомкнулась за их спинами. Величана все так же цеплялась за руку Далемирки под мохнатым рукавом. Боль ушла, но дрожь не унималась.
А потом она вскрикнула и прижалась к молодой морованке. Показалось чудище, возглавлявшее гостей из Нави – ростом вдвое выше обычного человека да с лошадиной головой! В толпе завизжали, скопище людей дрогнуло.
– Вон Пастух впереди! – сказала ей Далемирка. – С посохом, видишь?
Пастух – ясно было, что это другое имя Волоса, – был в медвежьей шкуре и с медвежьей личиной, а в руках нес огромный посох. За его спиной прыгали и скакали какие-то бесы, наряженные волками и рысями. Длинные хвосты скользили по воздуху и мели снег, факелы в руках падучими звездами расчерчивали мрак.
– Здравы будьте, люди живые! – низким голосом прогудел Пастух. – Пришли мы вас проведать, ваших пирогов отведать!
– Пожалуйте, деды наши! – Чудислав вышел вперед с братиной, поклонился и подал ее Пастуху. – Все вам приготовлено – меды, пироги, свиные ножки…
– Крыса в лукошке! – крикнул кто-то из толпы.
Пастух взял братину, приподнял личину – стала видна седая борода, – отпил и передал кому-то из бесов у себя за спиной. Кто-то сунул Величане в руки лукошко – она увидела, как другие молодухи идут прямо к толпе бесов, все с подношениями в руках.
– Иди! – Далемирка подтолкнула ее в спину. – Угости их!
Не чуя под собой ног, Величана двинулась к темному косматому скопищу. Она знала, что такое «серые братья» – сообщество парней, живущих в лесу между получением взрослого пояса и женитьбой. Кто-то проводил там года три-четыре, кто-то и больше, и на это время парни считались изгнанными из круга живых людей и своих семей. Они были все равно что волки, стражи границы Яви и Нави. А сейчас, в эти дни, с ними приходили к людям все лесные, ночные, болотные, грозовые духи – все нечистые мертвецы. Все те, кто когда-то был человеком, но не дожил свой срок, умер дурной смертью, не был погребен по обычаю и не возродился в потомстве, а обречен вечно обитать в сухом дереве или глухом болоте. Пастух же, Медведь и Волос, воплощал сам дух рода, того самого, что дает молодухам способность приносить в род новых младенцев.
– Давайте мне ваших молодух! – Пастух снял с плеч медвежью шкуру и бросил на еловые лапы перед идолами. – Жениться на них буду!
Женщины завизжали и попытались влезть в толпу. Но бесы уже устремились к ним – и первой схватили Величану. К ней подбежали двое бесов, уцепились за руки и потянули к шкуре. Она вопила, не помня себя.
Но испугал ее не только Пастух и шкура. В одном из тех двоих, что тянул ее вперед, она сразу углядела нечто знакомое. Лица нельзя было видеть под рысьей личиной, но высокий рост, худощавое сложение, длинные руки и ноги сразу напомнили ей что-то чудесное и пугающее. Тоненькая белая нить, на какой держалась в теле душа, натянулась и задрожала – непостижимая Навь волочила ее к себе, уже хватала в объятия, грозила поглотить.
А потом этот длинный повернулся, схватил ее на руки и почти швырнул на шкуру. Рядом упал Пастух, и края шкуры набросили на них сверху. Величана задохнулась, от потрясения и ужаса уже не в силах и кричать. Пастух навалился на нее, а шкуру начали дергать снаружи, катая их вдвоем по расстеленным еловым лапам. Пастух обхватил ее тяжелыми руками, голову она опустила и прижала подбородок к груди, чтобы не задохнуться под его бородой. Было тяжело, неудобно, бока болели от катания по лапам на камнях, и шкура мало смягчала это катанье. От Пастуха крепко пахло зверем и дымом, Величана делала маленькие короткие вздохи, чтобы совсем не задохнуться, и, стиснув зубы, отсчитывала каждое мгновение.
Но вот их перестали катать, сняли шкуру – на Величану обрушилась волна свежего холодного воздуха и оживила, как вода умирающего от жажды. Кто-то поднял ее, попытался поставить на ноги, но стоять она не могла – все кружилось перед глазами. Только бы не вывернуло опять…
– Скажи: спасибо, дедушка родимый! – долетел до нее откуда-то издалека смутно знакомый женский голос, но она не могла шевельнуть языком.
Чьи-то руки потащили ее прочь с вымостки, а там уже другая молодуха визжала, силой уложенная на шкуру.
Кто-то вел Величану куда-то, но она упиралась и чуть не падала. Земля-матушка, дадут же ей чуть-чуть покоя, хоть дух перевести!
– Пустите! – задыхаясь, молила она. – Дайте вздохнуть! Сейчас упаду!
Наконец в глазах у нее прояснилось. И оказалось,
