Мартин кивнул.
– Вы ее учитель?
– Я ее убийца, – сказал Мартин.
Лум, в своей жизни повидавший много, растерянно отпрянул:
– Значит, вы Мартин Старж…
Мартин опять кивнул:
– Вы думаете, мне не надо сюда приходить?
– Я думаю, – осторожно сказал лум, – что ее убийца – та ведьма, которая ее инициировала.
– Это философия, – отозвался Мартин. – Простите, мне пора. Возможно, я попрошу об утешении в следующий раз.
Он зашагал к выходу. В воротах кладбища, под черной кованой аркой, его догнал порыв ветра – и пробрал до костей.
* * *В его квартире все напоминало об Эгле: ее тапочки в прихожей. Подушка до сих пор пахла ее духами, на чашке остался еле различимый след помады. Мартин повертел чашку в руках и снова не стал мыть: пусть прикосновение Эгле побудет с ним. До пятницы долгих три дня; непонятно, как он раньше жил без Эгле.
Коротко звякнул дверной звонок. Мартин на секунду подумал, что Эгле услышала его мысли – сорвалась посреди недели и прилетела.
За дверью никого не было. Мартин удивился: в этом доме арендовала квартиры солидная публика, никаких детей, способных на шалости с дверным звонком, он здесь представить не мог. Особенно поздним вечером. Входная дверь в подъезд надежно запиралась.
– Кто там? – спросил он громко.
Сверху, от чердака, потянуло сквозняком. Мартин поднял голову; двумя, а может, тремя этажами выше на лестнице стоял некто, кого Мартин не мог прочитать, определить, – мог только почувствовать на расстоянии.
Ведьма?
– Эгле, ты балуешься, что ли? – спросил он неуверенно. – Спускайся!
Ответа не было. Сквозняк тек по ступенькам, как вода.
Мартин прикрыл дверь квартиры. Сделал шаг вверх по лестнице и остановился, будто ногу приклеили к ступеньке. Нет, он туда не пойдет. Нет, он вернется, запрется, отключит звонок. Ему не часто приходилось испытывать страх, и он поразился, какое же это мерзкое ощущение.
Он вернулся в прихожую и взял из сейфа пистолет. Присоединил магазин. Руки подрагивали. Мартин с удивлением разглядывал дрожащие пальцы; бедные ведьмы. Они это чувствуют всякий раз, когда к ним сворачивает на улице инквизиторский патруль. Человек не должен бы такое чувствовать.
Он запер дверь на ключ. Двинулся вверх по лестнице, держа пистолет в опущенной руке. Существо или явление, которому он не знал названия, поднималось выше, убегало либо заманивало. В доме было девять этажей, выход на чердак заперт. У Мартина ручьем лился пот по спине: теперь расстояние между ними сокращалось. Это была ведьма… но не только. Что-то еще. Он не мог понять.
Инстинкт подсказывал, что дотянуться до нее, проникнуть в сознание, ударить, оглушить – очень плохая идея. Пистолет… был бесполезен, он взял его затем, чтобы справиться со страхом.
Глубоко дыша, неслышно ступая, он поднялся на площадку девятого этажа и посмотрел вверх. На лестнице около чердачной двери стояли ноги в кроссовках. Девичьи. Мартин сделал шаг, еще – и увидел ее лицо.
Школьная форма. Белая блузка. Шейный платок. Бледные щеки, тоскливые испуганные глаза; Майя Короб смотрела на него, прижавшись спиной к запертой чердачной двери.
* * *– Вы меня сдадите?
Он не сразу смог заговорить: голоса не было. В горле пересохло.
– Сдают чемоданы, – сказал он медленно. – Ты ведь не чемодан?
– Мартин, – сказала она шепотом, будто только сейчас его узнала. – Вы меня теперь… прогоните?
Мертвая ведьма. Инициированная. Мертвая. Вот почему он не мог поначалу понять, кто перед ним.
– Я тебя не звал. – Он осторожно отступил спиной вперед, не выпуская навку из виду.
– Пожалуйста, не прогоняйте. – Она сглотнула, будто живая. Просто девочка, просто ведьма. Несчастная, бледная, напуганная. – Мне больше некуда идти.
– Ты помнишь, кто тебя убил?
– Это не важно. – Она не лукавила, как если бы он спросил ее, какого цвета плитка была в школьном туалете. – Меня никто никогда не жалел, кроме вас. И еще мамы. Но мама давно умерла…
Он спустился на несколько этажей. Постоял, глядя на пистолет в своих руках. Потом вернулся, взял ее за ледяную ладонь и отвел домой.
* * *Ее инициировала та самая бабка, о которой она ему рассказывала. Майя описывала инициацию как длинный путь по красной нитке – по натянутому канату. На последней части пути канат порвался, Майя упала в пропасть, но потом поднялась снова – будто заново родилась.
Что было потом, она помнила обрывочно. Помнила актовый зал, огонь на своей ладони и Мартина, идущего к ней по проходу между рядами.
– Я прошу прощения, – повторяла она через каждые пару слов. – Я не хотела.
– Ты можешь сейчас зажечь огонь на ладони?
– Нет. Я ничего такого уже не могу… Простите меня.
Сцену в школьной раздевалке она не помнила – но, когда Мартин спросил ее, начала рыдать. Он пересилил себя и погладил ее по плечу:
– Не бойся, я не отдам тебя никаким чугайстерам.
– Они сюда не войдут?
– Пусть попробуют.
Он сел за компьютер и снял маленькую квартиру в двух кварталах:
– У тебя будет свой дом. Я тебя отвезу.
– Я не хочу одна. – Она задрожала.
– Я буду приходить каждый день. Ничего не бойся. Я тебя защищаю.
Всю ночь он не смыкал глаз и еле дождался утра. Она сидела на стуле в кухне, положив руки на колени, иногда подрагивая, будто от холода. Он предложил ей чай, понимая, что это глупо, но она выпила две чашки, и ее бледные щеки порозовели:
– Спасибо. Мне лучше.
– Пойдем. – Он посмотрел на часы. – Там будет хорошо, там никто тебя не обидит…
– Но… они ведь ждут меня во дворе, – прошептала она, отчаянно глядя на него сквозь растрепавшуюся светлую челку. – Они за мной пришли.
* * *Начинался день: для кого-то курортный, для кого-то рабочий. Парковка под домом наполовину опустела; Мартин выехал сквозь придомовой шлагбаум и тогда увидел их.
Желтый микроавтобус без окон стоял у тротуара. Трое в безрукавках из искусственного меха, с серебряными удостоверениями на шеях прохаживались с гуляющим видом, но, едва завидев машину Мартина, непринужденно преградили дорогу:
– Служба «Чугайстер» провинции Одница. Будьте добры, откройте багажник.
– На каком основании? – Мартин не шелохнулся.
– Тревога по нави. – Старший из тройки ближе подошел к водительскому окну. Уставился на Мартина сквозь стекло – на чугайстере были тонкие очки, меняющие оттенок: то розовые, то желтые, то медовые. Очки странно искажали его взгляд и, наверное, производили на людей гипнотическое впечатление, но Мартин посмотрел в ответ непробиваемо, бетонно, равнодушно:
– Я верховный инквизитор этой провинции. Чтобы обыскивать мою машину, вам понадобится очень веское основание.
Старший чугайстер смотрел еще секунду, потом махнул рукой по направлению к микроавтобусу. Тот отклеился от тротуара и встал поперек дороги перед машиной Мартина.
– Например, такое? – спросил старший чугайстер.
– Мы ведь не станем драться? – Мартин обнажил зубы в улыбке. – Я позвоню в полицию… и своим тоже позвоню. И они приедут.
Старший чугайстер снял очки. У него были умные, внимательные, чуть воспаленные глаза.
– Инквизиция – государство в государстве. Но служба «Чугайстер» – над государством. Мы стоим
