– Что вы сделали с девушкой? – спросил Борхерт. – Убили?
– Нет. Она без сознания.
– Ах, – сказал Борхерт. – Все еще притворяетесь человеком, да? – Кляйн наблюдал за тем, как его улыбка растягивается еще шире, потом медленно угасает. – Так о чем это мы? – спросил он.
– Глаза, – сказал Кляйн.
– Я думал, это мы уже обсудили, – заметил Борхерт. – С моими глазами, мистер Кляйн, случились вы. Вы же случились с моим лицом, моим телом, моим голосом. А теперь, полагаю, вы пришли докончить дело.
– Да.
– Вряд ли вас можно убедить отказаться от своих намерений?
– Вряд ли.
– А если я отзову охоту, мистер Кляйн? А если я торжественно поклянусь не преследовать вас, пожалую вам иммунитет, так сказать?
Кляйн помялся, но сказал:
– Нет. Я не могу тебе доверять.
– Я слышу в вашем голосе сомнение, мистер Кляйн. Почему бы не поддаться ему?
«Поддаться ли?» А потом Кляйн вспомнил каждого из тех, кого убил, – семерых, если только не восьмерых, если только не девятерых, – и как они все погибли. Что он им должен теперь, когда находится здесь? «Должен?» – подумал он. Нет, это он просто все еще притворяется человеком. Никому он ничего не должен. Но они отчасти составляли ту силу, что еще несла его вперед, и он уже не знал, как остановиться, не убив Борхерта.
– Ну, мистер Кляйн? – спросил Борхерт. – Что скажете?
Но тут Кляйн краем глаза заметил сиделку, которая только притворялась, что лежит без сознания, а сама медленно что-то поднимала с сиденья коляски, и, вздрогнув, он понял, что это пистолет. Когда она вдруг ожила и попыталась обернуться к нему, Кляйн дважды выстрелил ей в голову.
Борхерт в койке вздохнул:
– Вижу, вы нашли ее оружие. Попытаться стоило, – а потом добавил, все еще без эмоций: – Едва ли это поступок джентльмена – застрелить даму. Вы бы могли просто ее обезоружить, мистер Кляйн. Что с вами сталось?
«И в самом деле?» – спросил себя Кляйн.
– Итак, – сказал Борхерт, – чего мы ждем? Заканчивайте.
– Еще рано.
– Рано? – переспросил Борхерт.
– Сперва, – сказал Кляйн, – я хочу кое-что знать.
Борхерт снова улыбнулся, в этот раз так широко, что Кляйну на мгновение показалось, будто его лицо сейчас треснет.
– Ах, мистер Кляйн. Ничему-то мы не учимся, да?
* * *– Ну что же, тогда сыграем в двадцать вопросов, мистер Кляйн?
– Что? – спросил Кляйн.
– Уже девятнадцать? А потом вы меня убьете?
– Сойдет.
– Вижу, вы азартный человек, мистер Кляйн. Но что я получу за сотрудничество? Может быть, жизнь?
– Нет, – сказал Кляйн.
– Не жизнь? Тогда что, мистер Кляйн? Какая у меня мотивация, так скажем?
– Мотивация?
– Восемнадцать, – сказал Борхерт. – Стоит быть осторожней. Всё просто: зачем мне отвечать на ваши вопросы? Мне все равно конец.
– Это правда.
– Возможно… – начал Борхерт. – Это немного, но, возможно, мне будет дозволено выбрать свою смерть?
Сиделка, обратил внимание Кляйн, похоже, еще была жива, ее рука дрожала на полу и посылала рябь по лужице крови. Он подошел к ней, ткнул ногой, перевернул лицом вверх. Она казалась мертвой, не считая глаза, который, не моргая, следил за каждым его движением.
– Ну, мистер Кляйн?
– Как насчет паралича?
– Прошу прощения? – сказал Борхерт. – Семнадцать.
Кляйн медленно повел рукой с пистолетом, наблюдал, как глаз женщины следит за ним. Есть ли в его движениях признаки разумной жизни? Или в самом глазу? Она еще человек? Человечнее самого Кляйна?
– Вам наскучило, мистер Кляйн?
– Нет. Я все еще здесь.
– Что вы там делаете?
– Ничего. – Кляйн наблюдал за глазом сиделки. – Как насчет паралича? Считается за ампутацию?
– Шестнадцать и пятнадцать, мистер Кляйн. Вы надеетесь на религиозное просвещение? Паралич – это тень и разновидность ампутации, следующая по угодности. Мы не принимаем паралитиков в свои ряды, но хорошо к ним относимся. Где-то же надо проводить черту, мистер Кляйн.
– Ясно. – Кляйн следил за глазом до тех пор, пока уже не мог этого выносить, и тогда ударил женщину по лбу пистолетом. Зрачок тут же закатился и пропал.
– Но мы еще не достигли соглашения, мистер Кляйн, а вы уже исчерпали четверть своих вопросов. Спрошу еще раз: будет ли мне позволено выбрать вид собственной смерти?
– В пределах разумного, – ответил Кляйн, поворачиваясь к койке.
– Что-то быстро достижимое, в этой комнате и без фокусов? Сойдемся на этом?
– Что именно?
– Четырнадцать, – сказал Борхерт. – И снова ваше любопытство, мистер Кляйн. Скажем, я отвечу вам в конце? Когда вы израсходуете все вопросы?
Кляйн на секунду задумался:
– Ладно.
– Хорошо, – ответил Борхерт, – просто замечательно. Что вы хотите знать?
– Расскажите о Павле.
– Это не вопрос, – сказал Борхерт. – Давайте перефразируем в «Не могли бы вы рассказать о Павле?». Тринадцать. – Он снова улыбнулся. – Ах, Павел. Я так и знал, что он стоит за всем этим. Павел находился в числе верных, мистер Кляйн. Теперь он в числе павших.
– Что он за человек?
– Двенадцать.
– Так не считается, – сказал Кляйн. – Это тот же самый вопрос.
– Это уточнение к первоначальному вопросу, следовательно, не тот же вопрос. Двенадцать. – Борхерт слегка потянулся. Пластинка розовой кожи под мышкой треснула, начала истекать желтоватым веществом. – Павел любит точность и порядок. Он хочет, чтобы все было одинаково. Он верует в душеспасительную силу искусства и культуры, а также – возможно, вследствие этого, – в душеспасительные жесты ритуала. Его увлекают ритуалы поклонения – мощи, церемонии.
– Ему стоит доверять?
Борхерт разразился смехом.
– Как же можно задавать такие вопросы? Тем более мне. Кто знает, кому вообще стоит доверять, мистер Кляйн? Одиннадцать.
– Когда я тебя убью, что они сделают?
– Они – Павлы или они – мы?
– И то и другое.
– Это два вопроса, мистер Кляйн. Десять, девять. Что мы сделаем – посовещаемся и изберем нового лидера. Они – возрадуются моей смерти. Уверен, у них есть на вас планы.
– Что за планы?
– Давайте пока придержим этот вопрос, – сказал Борхерт. – Давайте доберемся до него постепенно.
– Кто займет твое место?
– Восемь. Наш процесс очень прост, мистер Кляйн. Они предпочтут человека с самым большим количеством ампутаций. В случае равного числа ампутаций остается полагаться на харизму и Божий дар. Это может быть любой из двух людей, которых можно найти на этом этаже, в комнатах, расположенных в конце коридора.
– А после них?
– После них, мистер Кляйн? Один из трех человек на нашем этаже. Семь.
– А после них?
– Шесть. Не очень-то оригинальный вопрос, мистер Кляйн. Не умеете вы играть как следует. После – следующий этаж. А после – первый этаж. Потом речь пойдет о девятках вне дома, старшим из которых, пожалуй, будет ваш бывший знакомец мистер Рамси.
– Я думал, он восьмерка.
– Восьмеркой он, разумеется, был, – сказал Борхерт. – Но уже девятка. Пять.
– Это же был не вопрос, – сказал Кляйн. – Это была констатация факта.
– Вы вытягивали информацию. А значит, это вопрос. С тем же успехом вы бы могли сказать: «Разве он не восьмерка?»
– Где живет Рамси?
– Прошу прощения?
– Где живет Рамси?
Борхерт замолчал, помялся:
– Как жаль, что я не вижу вашего лица, мистер Кляйн. Хотелось бы знать, чего вы надеетесь добиться этим вопросом. Вряд ли вы мне
