Вот и она, угловатая неровность в тени, высоко на дереве. Он протиснулся через кусты и обошел камеру, медленно пробираясь обратно к тропинке, что оказалось непросто, так как она сворачивала. Кляйн проследовал по ней вверх по склону, где она превращалась в усаженную деревьями дорогу.
Там перед ним, за забором, стоял старый особняк, некоторые его окна были освещены и отбрасывали на газон нежное сияние. В воздухе еще стоял запах гари, заметил Кляйн. Чем ближе он подкрадывался, тем смрад становился сильнее. Местами лужайка была темнее – видимо, выгорела, по одной стене здания поднимались следы сажи. Заглядывая через калитку, Кляйн увидел у входа кучу древесины, пилу. «Я хотя бы произвел впечатление», – подумал он.
«Что теперь?» – спросил себя Кляйн и начал искать охранника. Тот стоял сразу за забором, возле ворот. «Что теперь?» – спросил он себя.
Кляйн встал и быстро подошел к воротам:
– Не стреляйте. Не стреляйте. Это я, Рамси.
– Рамси, – сказал охранник. – Что… – К этому времени Кляйн уже подобрался достаточно близко, чтобы прострелить ему голову.
Но охранник не упал. Казалось, его отключили. Он просто стоял, не двигаясь, с зияющей пустой глазницей, с разорванной и истекающей кровью половиной головы. Кляйн снова поднял оружие, но охранник даже не отреагировал. Кляйн медленно опустил пистолет, помог охраннику сперва присесть, потом лечь. Так его и оставил таращиться в небо.
«Один патрон. Все еще человек. По большей части», – подумал он и направился к двери.
Постучал, та приотворилась.
– Что требуется? – спросил охранник и увидел лицо Кляйна. Попытался закрыть дверь, но Кляйн уже вогнал в щель ствол пистолета и выстрелил сектанту в грудь. Охранника откинуло назад – он задыхался, пытался поднять оружейный протез, но Кляйн уже был внутри, кинулся на него, прижал протез вниз так, что, когда тот выстрелил, пуля попала в живот охранника, а звук заглушили два тела.
Кляйн замер и прислушался, закрывая рот сектанта ладонью, пока тот медленно умирал. Выстрелы, хоть и приглушенные, все же отозвались эхом в коридоре – по крайней мере, так показалось Кляйну, уж слишком близко к оружию он находился.
Он подождал, но ничего не случилось. «Как же это возможно, – думал он, – что никто ничего не слышал?» Медленно скатился с охранника и лег рядом, переводя дыхание. Кляйн уже весь пропитался кровью, был мокрым от шеи до коленей. Охранник рядом был еще кровавее, хотя лицо его стало бледным, как фарфор, невыразительным, как тарелка. Кляйн сел.
«Патроны кончились», – подумал он и бросил пистолет. Потянулся ко второму на поясе, потом помедлил, подобрал первый с пола. Достал магазин, перезарядил.
«Осталось шесть патронов, – сказал он себе. – Все еще человек».
«Я победил систему», – думал он, а потом решил: «Нет». Это просто знак, что он перестал быть человеком и назад дороги нет.
«Как же они тогда делали? – пытался вспомнить Кляйн, глядя в конец белого коридора. – Два раза? Три?»
Решил, что три. Постучал трижды, подождал. Попробовал еще раз и услышал движение на той стороне, миг спустя дверь раскрылась, высунулся охранник, с опухшим от сна глазом, и Кляйн его застрелил.
«Сколько это уже?» – отрешенно задумался он, а потом поразился, что не может сказать с ходу. Навалился на дверь, пока не отодвинул мертвеца так далеко, что смог протиснуться, переступить через него и подняться на лестницу. Медленно двинулся наверх и только теперь вроде бы почувствовал запах крови, которой был залит с ног до головы. Тот ему что-то напомнил, но он не мог вспомнить что. «А если Павлы правы?» – не мог не спросить себя Кляйн. А потом постарался выкинуть эту мысль из головы.
Он остановился на третьей, последней, площадке. Очень аккуратно приоткрыл дверь, ожидая увидеть по ту сторону десяток поджидающих его охранников, но не увидел никого. «Меня нельзя убить», – подумал Кляйн, а потом: «Я медленно схожу с ума».
«Нет, – он широко распахнул дверь, – быстро».
Кляйн прошел к двери в конце коридора, прижался к ней ухом. С другой стороны слышался звук – низкое и постоянное гудение, которое время от времени что-то заглушало.
Кляйн надавил на ручку локтем, обнаружил, что не заперто. Медленно опустил ручку до конца, открыл, тихо проскользнул внутрь.
С тех пор как он был здесь в последний раз, все изменилось. Стены всё еще ремонтировали, их покрывал гипсокартон, который еще не заклеили и не закрасили. Лак на полу, особенно возле двери, пошел обугленными волдырями. Простое ложе Борхерта заменила больничная койка, похожая на ту, которую когда-то занимал сам Кляйн. Гудение исходило от прибора возле койки, от него же шла трубка к дыхательной маске, накрывающей нос и рот Борхерта. Сам он лежал в койке, замотанный в марлю. Кожа, не скрытая бинтами, была красной, шелушащейся и скукоженной, волос не осталось, не считая рваного растрепанного клока на голове. Возле Борхерта в инвалидном кресле, спиной к Кляйну, сидела безногая медсестра в накрахмаленной белой форме, с очень прямой спиной, и заменяла повязки на ноге больного.
Кляйн медленно пошел вперед. Сиделка, все еще обрабатывая ногу, праздно болтала и не слышала его. Но Борхерт склонил голову.
– Кто там? – спросил он в маску, его дыхание затуманило пластмассу. Кляйн заметил, какой глухой у больного голос, не похож на обычный, словно с ним было что-то серьезно не так. Именно его он и слышал в трубке телефона в больнице.
– Никого, – ответила сиделка. – Только я.
Борхерт открыл глаза, и Кляйн увидел, что оба помутнели, стали тусклыми, как будто без зрачков. Слепой. Кляйн сделал еще шаг.
– Там кто-то есть, – сказал Борхерт. – Я чувствую.
Сиделка слегка повернулась и, поймав краем глаза Кляйна, застыла. Кляйн навел на нее пистолет.
– Вы правы, – сказала она.
– Кто это? – повторил Борхерт.
– Это он, – ответила сиделка.
Все ненадолго замерли, а потом сиделка отвернулась и закончила накладывать повязку. Кляйн быстро подошел к ней и сильно ударил рукояткой по голове. Она обмякла, завалилась на Борхерта. Тот поморщился. Кляйн оттащил ее обратно на коляску, откатил лицом к стене, где она оставалась на виду, и поставил тормоза.
– Значит, мы все-таки не смогли вас убить, мистер Кляйн, – произнес Борхерт. – Но должен заметить, не потому, что плохо старались. Похоже, вы зачарованы.
– Что у тебя с глазами? – спросил Кляйн. Борхерт улыбнулся, и движение мышц страшно исказило лицо.
– Всегда вы что-то хотите знать, мистер Кляйн. Казалось бы, вы уже должны усвоить урок. Вы пришли спросить меня только об этом?
– Не совсем, – ответил Кляйн.
– Не совсем, – повторил Борхерт. – Всегда вы что-то скрываете, мистер Кляйн. Возможно, личные комплексы? – И он улыбнулся шире, из трещин, появившихся
