Нет, думал он. Во-первых, придется убрать охранников у ворот, потом трех-четырех – в доме. А что насчет других высокопоставленных ампутантов? Не примет ли один из них должность Борхерта, чтобы продолжить охоту на Кляйна? Будет ли Кляйн в безопасности, если убьет всех с двенадцатью ампутациями и выше? Десятью? Восемью? Может ли он рискнуть и остановиться, прежде чем умрут все?
Где-то через милю он съехал с дороги и встал между деревьями, чтобы машину не было видно с проезжей части, и остался там ненадолго, вцепившись в руль, сквозь лобовое стекло глядя на трепет и волнение листьев на ветру. «Я могу развернуться. Могу поехать в полицейский участок и сдаться», – сказал он себе, сам зная, что не сделает этого, что уже слишком поздно.
Он зарядил магазины во все четыре пистолета на сиденье рядом – непростая задача для одной руки, – потом взвел курки, насадил глушители на ствол каждого пистолета, неуклюже их прикрутил. Остаток патронов распределил по карманам куртки. Один пистолет отправил в наплечную кобуру, другой – в поясную. Третий будет держать в руке. Что делать с четвертым, он не знал, потому оставил его в машине.
«Ангел смерти… – думал он, – аки тать в ночи… не оливковую ветвь я принес, но меч…»
Кляйн вышел из машины и зашагал, держась края грунтовки, обязательно поближе к деревьям, чтобы быстро спрятаться. Ладонь вспотела; скоро пришлось положить пистолет и протереть руку о рубашку. Когда он снова поднял ствол, на него налипла грязь. «Не сказать, чтобы дело задалось», – подумал он.
Потрусил дальше. Как только увидел ворота, зашел в подлесок, пробираясь медленно и осторожно, пока не оказался у последнего кустарника перед открытой территорией.
Прямо перед воротами стояли два охранника, где-то в пятидесяти метрах от него.
«И что теперь?» – подумал Кляйн.
Он стоял и наблюдал за ними. Время от времени один прогуливался вдоль сетчатого забора и неспешно возвращался, никогда не отрываясь от напарника больше чем на двадцать – тридцать метров. Через какое-то время одного из охранников сменили. Кляйн посмотрел на часы. Потом подождал.
Второго охранника сменили два часа спустя.
«Два часа, – подумал Кляйн. – Зайти и выйти».
Он подождал, все продумывая. Можно застрелить одного охранника, когда тот пойдет вдоль забора, но успеет ли он добраться до второго и убить его, прежде чем тот поднимет тревогу? Подождать темноты и попробовать снять обоих сразу? Где установлена сигнализация? И когда они включают свет? Он попытался вспомнить, как все было во время его отбытия, но тогда он был не в себе, потерял слишком много крови; помнил только разрозненные картинки, не мог сложить их в единое целое. Тогда никакой разницы нет, думал он, – с тем же успехом можно напасть и сейчас.
Но остался и ждал.
«А кроме того, – напомнил он себе, – не важно, что я выберу. Меня нельзя убить».
Свет начал становиться насыщеннее, тени – удлиняться, солнце стало темно-оранжевым и опустилось.
«Если я потрачу только один магазин, – говорил Кляйн себе, – может быть, еще останусь после этого человеком».
Он положил оружие на колено, вытер ладонь насухо о второе. Снова взял пистолет. Подался вперед, но не смог заставить себя сдвинуться.
Самым простым было просто аккуратно сунуть ствол оружия в собственный рот и спустить курок. Как и говорил Фрэнк, это избавит всех от неприятностей. Но потом он вспомнил о Борхерте, как душил его одной рукой и пытался не отключиться. «Один магазин, – сказал он себе, – всего один магазин», – но сам при этом понимал, что ему плевать, сколько он потратит магазинов и что с ним будет.
Солнце коснулось горизонта и медленно зашло, опустились сумерки. Свет так и не включили, и один охранник только что сменил другого, а второй, скучая, бродил вдоль забора рядом с Кляйном и уже поворачивал назад. Кляйн на цыпочках выбрался из кустов, легко подбежал к нему и выстрелил в затылок – глушитель при выстреле глухо кашлянул. Охранник повалился как подкошенный, не издав ни звука. Кляйн продолжил бежать вдоль забора, и там, у ворот, второй охранник уже поднимал свой огнестрельный протез и смотрел на него. Кляйн выстрелил, и шальная пуля задела оружейную руку охранника, выбив искры. Кляйн выстрелил еще, и в этот раз пуля угодила человеку в грудь. Охранник упал, но успел выпустить в землю несколько пуль из протеза.
«Чтоб тебя», – подумал Кляйн.
Когда он подошел, сектант еще двигался, корчился на земле, его глаза стекленели в темноте, из груди била кровь, он безумно и часто дышал. Кляйн сломал ему шею каблуком, потом скатил с дороги, между будкой и забором. Затем встал перед будкой и подождал.
Пару минут спустя он услышал шаги, и на расстоянии показался человеческий силуэт с четкими контурами, но неразборчивым в темноте лицом. Кляйн, стоя спиной к будке, надеялся, что еще менее узнаваем, что пистолет издали сойдет за огнестрельный протез.
– Всё в порядке? – спросил силуэт.
– Всё в порядке, – ответил Кляйн.
– А что за выстрелы?
– Это не отсюда.
– Нет? А где твой напарник?
– Ушел вдоль забора, – ответил Кляйн. – Проверяет, нет ли каких проблем.
– Это не по протоколу.
– Я ему так и сказал.
Тот тихо выругался, затем вздохнул. Потом с новой интонацией в голосе вдруг спросил:
– А почему вы не включили свет?
Кляйн быстро выстрелил, целясь ему в голову. Человек растворился в темноте у земли, и Кляйн слышал, как он громко бьется и булькает. Кляйн бросился вперед, упал на него и ударил пистолетом по голове, потом бросил оружие и задушил охранника одной рукой – глаза жертвы были слабым отблеском в темноте, который медленно затухал.
Шея сектанта оказалась влажной и склизкой, и, чтобы нормально его душить, Кляйну пришлось закрыть дырку, простреленную в горле. Когда он оторвал руку, она вся стала скользкой и мокрой от крови, так что пришлось вытереть ладонь, как получилось, о штаны мертвеца, прежде чем найти пистолет в темноте и встать.
«Три мертвеца, – подумал он. – Но четыре патрона. Но все еще человек».
Он двинулся по дороге, держась ближе к обочине. Впереди были рассыпаны огни – сердце поселения.
«Осталось два патрона», – подумал он, а потом пожалел, что попросил браунинг.
Он прошел мимо ряда домов, во многих из которых горел свет, потом свернул на дорожку поменьше, где дома встречались реже, по-прежнему держась обочины. Вошел в третью аллею, небольшую, обсаженную деревьями, что заканчивалась перед маленьким двухэтажным домом, где недолго жил он.
Отсюда Кляйн отступил назад, поискал тропинку, уходящую от дороги; дробленые ракушки, казалось, сверхъестественно светились в темноте. Аккуратно последовал по ней, держась сбоку, чтобы не хрустеть при ходьбе.
Тропинка уходила в деревья, потом опускалась. Где-то здесь камера наблюдения, на дереве, вдруг вспомнил Кляйн, а потом
