Для меня это также явилось полной неожиданностью.
– Я никак не думал, что они двинутся в путь в такую погоду.
Однако Джонси была не в том настроении, чтобы тратить время на пустой треп.
– Мы здесь по делам Консульской службы, мистер Ллойд. Нам нужно подняться наверх.
Она направилась к многокабинному подъемнику. Я подумал было о том, чтобы подождать ее в фойе, но у меня по-прежнему не было никакого плана действий – помимо того, чтобы угнать Снегоход и умчаться навстречу бурану; опять же, детали еще не были полностью проработаны. Быть может, мне удастся прорваться за счет наглости.
– Ты темная лошадка, – сказала Джонси, пока лифт медленно тащил нас вверх, зловеще булькая трубами. – Ты только что этично избавился от двадцати четырех зимсонников. Ты счастлив?
– Нет, наоборот. Но я полагал, что все их ненавидят?
– Мы действительно их ненавидим, – подтвердила Джонси, – точнее, говорим, что ненавидим. Но жизнь есть жизнь, и эта братия хочет лишь проспать долгие годы в относительном счастье. Никакого преступления в этом нет, тут лишь вопрос в психологии сна. Как тебе удалось заставить их двинуться в путь?
– Я сказал Шаману Бобу о том, что в «Сиддонс» плещется сон про синий «Бьюик», порожденный «Активным управлением».
Обернувшись, Джонси уставилась на меня, насупив брови.
– Кто сказал, что сон про «Бьюик» порожден «Активным управлением»?
– Не знаю, – пробормотал я, запоздало осознав, что сболтнул лишнее. – Услышал от кого-то.
Джонси еще долго смотрела на меня, и ее поведение изменилось.
– Не знаю, Кривой, лжешь ты или говоришь правду. Но если в «Сиддонс» разгуливают сны, порожденные «Активным управлением», это меняет всё.
– Меняет?
– Да, – подтвердила она, – меняет. «Активное управление» может быть инициировано только «Гибер-техом» с помощью Сомнографа, и проводить эксперименты по управлению сновидениями в «Сиддонс» могут только для того, чтобы… в общем, ничего хорошего в этом нет.
Мы сошли с подъемника на девятом этаже и направились по коридору, освещенному лишь тусклым светом, просачивающимся сквозь световые шахты, а за стенами Дормиториума тяжело кряхтел и вздыхал буран.
Джонси отперла дверь в комнату Бригитты и шагнула внутрь, водя по сторонам лучом фонарика. Я остался в коридоре, борясь с тошнотой. К этому времени я уже смирился с тем, что Бригитту обнаружат, и учащенное сердцебиение сменилось полной подавленностью.
Джонси высунула голову в дверь.
– Помоги мне осмотреть комнату, – сказала она. – Я не вижу здесь ничего необычного.
– Ничего необычного? – изумился я и поспешно добавил, уже не таким удивленным тоном: – Ничего необычного?
– Ничего. А что я, по-твоему, должна была здесь найти?
– Ничего, – ответил я, гадая, то ли Бригитта сбежала, то ли ее забрал Ллойд, то ли – самое вероятное – она просто была галлюцинацией, порожденной наркозом.
Сбитый с толку, я прошел в комнату.
– Так, обожди-ка минуточку, – остановила меня Джонси. – Я солгала, сказав, что здесь нет ничего необычного. Здесь есть Бригитта. И она живая, но без большого пальца. Не соблаговолишь объяснить, в чем дело?
Внезапно наступила отвратительная, гнетущая тишина. Бригитта сидела на кровати, тупо озираясь по сторонам. Еда закончилась, на кровати лежало несколько рисунков. Со своего места я не смог рассмотреть, что на них изображено. Возможно, новые детали моего – наших снов. Не знаю. Это не имело значения. Теперь не имело.
– Боже милосердный! – воскликнул я, неумело изображая изумление. – Это… просто невероятно! Должно быть… не знаю… она выбралась из ямы позади «Сиддонс».
– О, пожалуйста, не надо, – остановила меня Джонси. – Разве ты не видишь, что игра закончена? Ты только делаешь еще хуже, если такое возможно – а такое невозможно.
– Однажды нечто похожее произошло в Приюте, – сказал я, повинуясь неудержимому желанию отпираться до конца. – С сестрой Менструарией. Ей врезали недостаточно сильно. Заявилась вся в рыбьих головах и обрывках мокрых газет – кстати, то же самое случилось и с Кармен Мирандой.
Это замечание было сделано случайно, поскольку у меня не было четкой стратегии и я просто лихорадочно заигрывал с Джонси, смутно надеясь на то, что провидение вызволит меня из нынешнего тупика.
Что, в общем-то, и произошло.
– С Кармен Мирандой? – озабоченно встрепенулась Джонси.
– Ну да, – подтвердил я, перехватывая инициативу. – Ты сказала, что уложила ее, однако я видел ее бредущей по дороге. Она была в вечернем платье, на голове шляпа, украшенная фруктами.
– Да, она звезда, – задумчиво пробормотала Джонси. – Когда ты ее встретил?
– Сегодня утром.
– Ну, – сказала Джонси, глядя в окно, где мало что было видно помимо кружащихся снежных хлопьев, – возможно, у нее включился инстинкт возвращения домой. А теперь отдай мне значок и «Колотушку».
– Послушай, – сказал я, протягивая ей значок и оружие, – если мы говорим о том, как нужно делать дело: да, я был уверен, что отправил Бригитту на покой, но поскольку Миранда также до сих пор жива, подобные вещи случаются. К тому же какие у тебя есть доказательства того, что я имею какое-либо отношение ко всему этому?
– Так, дай-ка посмотреть, – сказала Джонси. – Начнем с того, что ты невероятно плохой лжец. Невероятно. Все твое вранье видно как на ладони. Во-вторых, ты… нет, причины со второй по седьмую мы пропустим, поскольку достаточно будет одной только восьмой: вот что нарисовала Бригитта.
Она протянула мне один рисунок. На нем был изображен я, вместе с Бригиттой, здесь, в ванной ее квартиры. Бригитта нарисовала его по памяти, но он был словно с натуры. На рисунке было изображено, как я мою Бригитте голову, а она сидит в ванне голая, – затем я сообразил, что длинные черные волосы – это дохлый номер, и отрезал их. На этом рисунке взгляд у Бригитты не был отсутствующим: она была чем-то огорчена. Возможно, именно это чувство она сейчас испытывала глубоко внутри.
Я почувствовал, как у меня глаза наполняются слезами: мне стало очевидно, какими неуклюжими и бесполезными были мои попытки спасти Бригитту. Я оберегал ее всего девятнадцать часов и семнадцать минут.
Даже не целые сутки.
– Можешь это объяснить? – спросила Джонси, снова показывая мне рисунок.
– Все совсем не так, как кажется.
– Да?
– Да.
– А знаешь, как это кажется мне? – сказала Джонси. – Мне кажется, что кто-то удовлетворяет потребности другого человека. Который не может ухаживать за собой сам. Мне это кажется состраданием, Кривой. А ты что скажешь?
– Что?
– Состраданием. Что, у тебя большое сердце?
– Да, – подтвердил я, удивленный ее пониманием, – ты все правильно поняла. Это сострадание.
– Я тебя люблю, Чарли, – сказала Бригитта.
– Она не умерла, – вздохнул я. – Я не смог ее убить, потому что она по-прежнему здесь. Это не коллапс нервной системы, вызванный «морфеноксом» – которым, вынужден признаться, снабдил ее я, – это состояние перемещенного сознания. Бригитта способна обрабатывать свои воспоминания.
– Вижу, – задумчиво промолвила Джонси, разглядывая рисунки. – И мне не впервые приходится видеть такое.
– Я тебя люблю, Чарли.
– Я должен ей ответить, иначе она будет повторять
