— Не удивительно, — фыркнула девушка. — Нам достался воистину доисторический корпус, переживший всевозможные войны.
Да, у корпуса, в котором расположился наш факультет, богатая, полная важных событий, история. Но со всевозможными войнами Маша перегнула: корпус построили в 1936 году. Последствия Второй Мировой сильно сказались на здании: оно едва уцелело. Зато к настоящему было, пожалуй, раз сто восстановлено, разрушено и снова восстановлено. Тем временем, мы доходим до аудитории номер двести восемь, табличка, на двери которой гласит, что здесь обосновалась кафедра иностранных языков. Только я собираюсь переступить порог, чтоб усесться за парту и смиренно ждать начала пары, как Машка останавливает меня:
— Слушай, а пошли в буфет, а? У нас еще в запасе есть минут двадцать.
— Я не голодна, — сухо отвечаю. Наверное, прозвучало резко, но сейчас я не хозяин своему голосу.
— Так. Пойти в буфет — не значит закидать в себя гору булочек, смаженок и пирожных. Я вот, например, замерзла и хочу согреться, вылив в себя стаканчик горячего чая. — Идея просто попить чай мне понравилась, но испугала мысль об огромной и шумной очереди вечно голодных студентов. — Идем? — заморгала своими огромными небесно-голубыми глазами Маша.
Сдавшись, я кивнула, и мы отправились в сторону нашего, не менее древнего, как сам корпус, буфета. Как я и предполагала, живая очередь тянулась от фойе до непосредственно буфета, что составляет несколько метров. Только я решила сказать Маше, что нам лучше уйти, как она шмыгнула в толпу и, расталкивая своими чуть пухлыми локтями недовольных студентов, добралась до кассы. Я в удивлении открыла рот, беспокоясь за девушку, ведь судя по воплям ребят, они готовы были ее сожрать, не оставив и горстки костей. Но Машка оказалась упертой и уже через пару минут с довольным видом несла в руках два пластмассовых стаканчика, до краев наполненных горячей ароматной жидкостью.
— Как тебе это удалось? — не без толики восхищения спросила я.
Губы Марии довольно растянулись в улыбке:
— У меня есть связи: я знакома с нашей буфетчицей. А она всегда по старой дружбе пропускает меня без очереди.
Мы нашли укромное местечко в глубине темного коридора, куда еле-еле просачивается свет из открытой аудитории, сейчас совсем пустой. Отхлебнув горячего чая, я чуть не обожгла себе горло. На глаза накатились слезы. Сколько раз уже совершаю одну и ту же ошибку, стремясь скорее наполнить организм теплом. Когда меня отпустило, я решилась нарушить уже устоявшуюся как минуты две неловкую тишину. Что самое интересное, неловкая тишина становится таковой лишь тогда, когда начинаешь задумываться об этом.
— Честно говоря, не думала, что ты такая… бойкая.
— Почему? Думала, что я могу лишь молча сидеть на парах, не проявляя никакой активности?
— Да.
Лицо девушки, по своей форме напоминающее клубничку, обрамленное белокурыми вьющимися волосами, приобрело задумчивый вид. Я бы даже сказала грустный. Неужели я ее обидела своими словами? Но после нескольких минут молчания, Мария заговорила, уставившись куда-то вдаль:
— Я всегда злилась на очень плохую человеческую привычку как желание на все вокруг вешать ярлыки. Надо сказать, массовые стереотипные ярлыки. Но со временем я смирилась с тем, что человеческую глупость не перебороть, а нервы свои на объяснения тратить жалко. — От слов девушки я почувствовала стыд за себя, потому что сама являюсь одной из тех, кто вешает ярлыки на других. — Ни с кем не общаешься в университете — значит забитая тихоня, поглощенная в свой внутренний мир и наверняка не имеющая друзей.
— Но к отпетым гопникам это не относится, — попыталась пошутить я.
— Возможно. Но ведь каждый поступает так или иначе по какой-то причине, известной лишь ему одному. Вот я, например, предпочитаю одиночество здесь не потому, что так хочу, а потому, что не нашла подходящей кандидатуры в качестве друга, человека, с которым можно хорошо общаться. Либо все глупые, либо слишком заумные…
— Да, есть такое, — улыбнулась я. — Это, наверное, чудо, найти себе в университетской среде настоящего друга.
— Точно. Я к чему все это говорю… Год назад я пришла в этот университет, чтобы завести друзей, получить знания и все такое. И вообще, когда в твоей жизни начинается новый этап, хочется унести из него что-то хорошее. Безусловно, «что-то хорошее» мы прихватываем с чем-то плохим. Так вот, я и хотела с кем-либо познакомиться, подружиться. И представь мое разочарование, когда из всего потока лишь несколько человек соответствуют твоим ожиданиям, но и они уже заняты. — Я кивнула, размышляя над сказанным. — Вот и получается, что в такой ситуации из данного этапа жизни ты уносишь разочарование и одиночество. А еще говорят, что студенческая пора — самый лучший период в жизни человека! — Маша смеется. — Вот уже второй год я опровергаю это.
— Что тебе сказать… еще только начало. Впереди третий, четвертый и, наконец, пятый курс. Может, дальше начнется самое интересное?
— Нет. Я чувствую, что ничего подобного не будет. А своим предчувствиям я всецело доверяю.
— Я бы не стала идти на поводу у своего предчувствия. Вон, оно меня уже подвело… — проговорила я, вспоминая, как то самое предчувствие твердило мне о том, что с Русланом меня ждет безграничное счастье.
— Эй, — Маша сочувственно берет меня за руку. — Может, оно к лучшему?
— Может. — Осматриваю свой пустой стаканчик из-под чая. — Скоро звонок. Пошли? — Мария утвердительно кивнула, и мы не спеша отправились в аудиторию.
Девушка предложила мне пересесть к ней, что я охотно и сделала. Что ни говори, но вдвоем веселее. Маша оставшийся перерыв рассказывала свои смешные истории, чем чертовски подняла мне настроение. Теперь я увидела ее с другой стороны: жизнерадостная, обаятельная девчонка, которая умеет находить общий язык с людьми. По крайней мере, со мной уж точно. А ярлыки — вещь глупая и бесполезная.
Поразительно: потеряв что-то одно, тотчас обретаешь потерянному замену. Но почему же не может быть все сразу?
Глава третья
Глава третья
После занятий я претворяю задуманное в реальность: попрощавшись с Машей, следую за Русланом к нему домой. Конечно, я бы поговорила с ним здесь, на улице, подальше от корпуса, но, к сожалению, новообретенные друзья Руслана теперь таскаются с ним вплоть до его подъезда. Он всегда притягивал к себе людей, но насколько я помню, за ним никогда не тянулась такая свита «поклонников». Чувствую себя Бондом, пытаясь не попасться на глаза «объекту», и, тем не менее, держа в поле зрения его затылок, с русыми волосами ежиком. На улице ветер начал метать из стороны в сторону первые опавшие листья, которые еще не сменили свой цвет на грязно-коричневый. Люблю начало
