Генрих нахмурился. Как же все не вовремя!
– Спасибо, брат Клаус. – Он забрал у привратника свиток с епископской печатью и повернулся к Сюзанне. – Надеюсь, завтра ты придешь опять.
– Непременно, – пробормотала она.
– Ну, вот и хорошо. – Он опустил ладонь на ее прохладный гладкий лоб. – Да благословит тебя Господь, да пребудешь ты под защитою Его.
С этими словами он повернулся и поспешно направился с привратником в клирос, где при свете свечей на главном алтаре вскрыл печать. Но его разум отказывался верить прочитанному.
– Мне завтра же утром нужно будет ехать к епископу в Страсбург. – Крамер опустил письмо.
– Что случилось? На тебе лица нет.
– Это коварное виттельбахское отродье! – Генриху едва удалось взять себя в руки. – Епископ осмеливается оспаривать самим понтификом дарованное право на индульгенцию в нашей монастырской церкви! Заявляет, что пожертвования пойдут на его собственные нужды – и ко всему прочему он пришел к выводу, что в нашем монастыре недостаточно пекутся о реформах, и потому мы вообще недостойны этой привилегии. Какое бесстыдство! Уверен, за этим стоит Якоб Шпренгер! И ему хватает дерзости только потому, что во главе Святого Престола нынче Иннокентий. При Сиксте Шпренгеру ни за что не удалось бы втереться в доверие к папе.
Брат Клаус испуганно отпрянул, глядя, как настоятель в ярости машет руками.
– Но со мной такое не пройдет! – Генрих сунул смятую бумагу в рукав. – Я завтра же призову епископа к ответу. И если он не отменит это решение, я отправлю срочное письмо в Рим и пожалуюсь папе Иннокентию. В конце концов, деньги мне нужны для моей работы папским инквизитором.
– Это значит, что нам придется прекратить покаянные молитвы после вечерни? – прошептал брат Клаус.
– Ничего мы не будем прекращать. Продолжаем, как и раньше. Но никому ни слова об этом письме, слышишь? Пока что только мы с тобой знаем, что епископ лишил наш монастырь этой привилегии.
Привратник решительно кивнул. Выйдя из клироса, они оказались в клуатре, и под арками Генрих увидел, как монахи направляются в трапезную на ужин. Завидев своего приора, тихо переговаривавшиеся собратья умолкли.
Генрих отправился на поиски брата Мартина и в конце концов обнаружил его в столовой за кафедрой. Только сейчас он вспомнил, что на этой неделе была очередь Мартина читать молитву перед едой. Пока монахи рассаживались за столами, настоятель жестом попросил Мартина выйти.
– Завтра я на три дня уеду в Страсбург к епископу, – тихо сказал ему Генрих, вернувшись в клуатр. – А после этого, вероятно, задержусь в связи с несколькими судебными процессами над ведьмами – я уже навел предварительные справки по этому поводу. Посему на время своего отсутствия я хочу попросить тебя об услуге: проследи за тем, чтобы твоя сестра Сюзанна продолжала приходить на проповеди, а свидетельства об индульгенции я выдам ей сам по возвращении.
– Конечно, отец приор.
– И еще кое-что. Присмотри за ней, пока я буду в отъезде. Проведывай ее каждый день, а потом отчитаешься мне. Я сообщу брату Бенедикту и брату привратнику, что ты получил от меня разрешение покидать стены монастыря так часто.
Брови Мартина поползли вверх.
– О чем же я должен буду отчитаться вам, отец приор?
– Ну, например, о том, не нашел ли ваш отец для Сюзанны нового жениха. Или не влюбилась ли сама девица в кого-нибудь.
Мартину явно стало не по себе, и Генрих закусил губу. Может, он несколько погорячился. Но ему вдруг стала невыносима сама мысль о том, что на время своей поездки в Страсбург он может потерять контроль над этой юницей.
– Простите мое любопытство, отец приор, но почему вы тревожитесь о моей сестре? Есть что-то, о чем я должен знать?
На такой вопрос Крамер не рассчитывал, поэтому ответил первое, что пришло ему на ум:
– Не совсем. Но я вижу в Сюзанне признаки той же душевной болезни, что и у вашей матери. Если мои опасения верны, ей потребуется своевременная духовная поддержка. А поскольку я в определенной степени полагаю себя другом вашей семьи, я считаю своим долгом проследить, чтобы все было в порядке. – Он приобнял юношу за плечи. – Давай вернемся в трапезную, остальные уже ждут нас.
Немного успокоившись, он занял в столовой место во главе длинного стола. Прерванный разговор с Сюзанной он сможет продолжить после своего возвращения. Но не в церкви, где их могли побеспокоить в любой момент, а в своей гостевой комнате. Крамер хотел знать, что движет этой молодой девушкой.
Глава 15
Сентябрь 1484 года
Десять дней, как и полагается родившей женщине, Эльзбет почти все время оставалась в постели. Роды очень ослабили ее, да и с кормлением грудью вначале возникли некоторые затруднения. К счастью, повитуха заходила к ней каждый день, и постепенно малышка начала есть и спать в определенное время. Я тоже старалась выстроить свой день так, чтобы хоть раз заглянуть к своей подруге, пусть и ненадолго, по пути за покупками или выполняя поручения отца. Каждый раз я приносила Эльзбет фрукты и овощи с нашего огорода. Если мать и дитя спали, я не будила их и с восторгом любовалась малышкой в колыбели. Через неделю после рождения милую темноволосую кроху окрестили прекрасным именем Доротея. Кулачки у нее были не больше грецкого ореха, и когда во сне она сучила ножками и ручками, я раздумывала над тем, видят ли младенцы сны.
Дора, как мы называли малышку, иногда просыпалась, пока я тихонько сидела в ногах у Эльзбет, и начинала плакать от голода. Тогда я осторожно вынимала эту легкую, как пушинка, девочку из колыбели и целовала ее в лоб, прежде чем отдать Эльзбет.
Во время моих визитов Рупрехт не показывался. Я знала, что он терпеть меня не может, но мне было все равно. Так нам никто не мешал. Эльзбет казалась обессиленной, и вначале я списывала ее состояние на тяжелые роды, после которых ей нужно будет долго приходить в себя. Но даже после того, как отец Оберлин с алтарником[76] пришли крестить Доротею, Эльзбет не стало лучше. Она почти не прикасалась к моим гостинцам с огорода и блюдам, принесенным соседками, по традиции помогавшими свежеиспеченной матери. Когда я пересказывала подруге последние сплетни, услышанные на рынке, ее взгляд оставался пустым. А ведь раньше нам всегда удавалось рассмешить друг друга подобными историями, даже если мы были чем-то огорчены. Я начала всерьез беспокоиться за Эльзбет.
– Разве ты совсем не рада рождению малышки Доротеи? – наконец решилась спросить я.
– Конечно, рада, – слабо ответила моя подруга. – Теперь, когда она ест и много спит, все стало хорошо.
– Почему же тогда ты так грустишь?
– Ничего, все образуется. – Эльзбет
