– Я тебе помогу. Что будем готовить? – спросил он.
– Овсянку с маслом и яблоками. Можешь почистить и нарезать яблоки.
Я протянула ему нож, и Мартин уселся за стол. Еще ребенком ему нравилось помогать маме в кухне, а все насмешки Грегора по этому поводу он пропускал мимо ушей. Как я и ожидала, едва взяв в руки яблоко, Мартин опять принялся донимать меня расспросами.
– Ты себя плохо чувствуешь? Ты какая-то бледная.
– Ничего подобного. Я просто разозлилась из-за Рупрехта, но ты и сам знаешь, какой он. А почему ты все время меня расспрашиваешь?
Брат смущенно покосился на меня.
– Потому что… потому что я ведь вижу, как тяжело ты переживаешь мамину смерть. А потом еще и эта история с Аберлином, ко всему твоя бедная подруга Эльзбет…
Хотя в последнее время меня раздражали его расспросы, я была растрогана.
– Ох, Мартин, если ты думаешь, что и я впаду в уныние, не волнуйся. Меня не так-то просто вогнать в отчаяние.
Мне показалось, что на его лице промелькнуло облегчение.
– Кстати, сегодня наш приор вернулся. Придешь завтра на проповедь о покаянии?
– Непременно.
Глава 16
На следующий день
Рупрехт, широко расставив ноги, преградил мне вход в дом.
– Если она разгуливать по городу может, то и хозяйством в силах заниматься, – прошипел он.
– Ты в своем уме? – Я сверкнула глазами. – После родов женщина должна отдыхать шесть недель. Это тебе любая повитуха скажет.
– Плевать я хотел на эту болтовню. Эльзбет не больна, она просто ленивая. Даже обед сегодня вовремя мне не подала. А я тут целый день горбатился!
С верхнего этажа донесся детский плач.
– Пропусти меня к ней немедленно!
Я попыталась протиснуться мимо Рупрехта, но он был не только выше меня на две головы, но еще и в два раза шире в плечах. Тогда я обратилась к последнему доводу:
– Раз так, я Грегора позову.
– Ха! И что мне этот слюнтяй сделает?
Но он зря кипятился. Как-то давно Рупрехт и Грегор сильно повздорили на празднике сбора урожая, завязалась кровавая драка, и мой брат вышел из нее победителем.
И правда, после моих слов Рупрехт меня пропустил.
– Но имей в виду, чтобы из дому ни ногой! – рявкнул он мне вслед.
Подругу я застала в кухне. Она сидела на табурете и кормила Доротею грудью. На столе громоздились капуста и свекла, на сковороде томился кусок мяса.
Перевернув мясо на огне, я села за стол.
– Значит, ты снова готовишь еду для Рупрехта и подмастерьев?
– Приходится. – Под глазами у Эльзбет залегли темные круги. – Рупрехт велел соседкам больше не приносить мне еду. И в трактире есть он больше не хочет.
– Но как ты справляешься со стряпней, когда тебе целыми днями приходится кормить малышку?
Эльзбет пожала плечами.
– Как-то справляюсь. Правда, на все уходит столько времени… И я непрерывно чувствую такую усталость…
Я заставила себя улыбнуться.
– Ничего удивительного, все твои силы уходят на то, чтобы Дора росла и хорошо себя чувствовала. – Я задумчиво погладила кроху по розовой щечке. Чем пухлее становилась малышка, тем истощеннее казалась Эльзбет. – Посиди-ка, а я пока еду приготовлю. Знаешь, что доводит меня до белого каления? Что Рупрехт обещал нанять служанку, когда родится ребенок. А на самом деле тебе приходится все делать самой. И у тебя даже нет родственниц, которые могли бы помочь.
– Он говорит, на служанку нет денег.
– Зато на выпивку у него деньги находятся!
Я быстро порезала овощи и бросила их тушиться, пока Эльзбет закончила кормление и перепеленала ребенка.
Укладывая Дору в колыбельку, она наклонила голову, и я заметила огромный синяк у нее на шее.
– Он опять тебя бил! – Я вздрогнула от ужаса.
– Что… ты о чем?
– У тебя синяк на шее. Покажи руки!
Не обращая внимания на ее возражения, я закатала ее длинные рукава. Запястья и локти покрывали кровоподтеки.
– Только не надо мне говорить, что ты опять упала. – Я возмущенно уставилась на нее. – Надо с этим что-то делать, Эльзбет! Ты понимаешь?
Вечером я отправилась к доминиканцам, еще в большем огорчении, чем вчера. А ведь прежде так радовалась возможности вывести подругу на прогулку в эту чудесную погоду, когда светит солнышко, дни же скоро станут короче, да и погода испортится. Кроме тревог о подруге еще одна мысль крутилась в моей голове: увиденное в доме Эльзбет еще сильнее укрепило меня в решении не выходить замуж. Уж лучше я всю жизнь буду вести хозяйство у Грегора, там я хотя бы знаю, чего ожидать.
На прощание я пообещала Эльзбет, что попрошу своего отца о помощи. Его самого еще ни разу не выбирали в городской совет, но он был близко знаком с несколькими влиятельными советниками. То, что Рупрехт бьет жену, плохо уже само по себе, но учитывая то, что она недавно родила, обвинений было достаточно, чтобы он предстал перед судом. Правда, я не была уверена, что Эльзбет вообще этого хочет. Может быть, сначала мне стоит поговорить с ее старшим братом Конрадом. Он казался достаточно здравомыслящим человеком, способным урезонить Рупрехта, прежде чем привлекать его к ответственности перед магистратом[78] за недостойное обращение с женой. Но в глубине души я подозревала, что моей подруге вообще ничего не поможет. Брак священен и нерушим, как говорил брат Генрих, а Эльзбет угодила в ловушку, как зверь в клетку.
Я настолько погрузилась в раздумья, что неподалеку от монастыря едва не попала под колеса телеги.
– Эй! Внимательнее, что ты как сонная муха! – возмутился возчик.
Я отпрыгнула в сторону и с подгибающимися от испуга коленями вошла в церковь, где монахи как раз заканчивали служить вечерню. Перед алтарем у клироса сегодня собралось совсем немного людей. Я вспомнила, что забыла расспросить у Мартина, что это за слухи ходили в субботу на рынке – словно бы страсбургский епископ отозвал папскую привилегию на выдачу индульгенций в Селесте.
Приор вышел за леттнер и поднялся на церковную трибуну. Вид у него был решительный.
– Это правда, что индульгенции больше выдаваться не будут? – выкрикнул какой-то толстяк, стоявший рядом со мной.
Обычно столь серьезное лицо брата Генриха расплылось в улыбке.
– Я вижу, наш город уже полнится пересудами. Но, дорогие мои жители Селесты, у вас нет никаких оснований для беспокойства. Вчера я вернулся из Страсбурга, и мне не составило труда убедить нашего епископа в том, насколько спасение ваших душ важно для нас, монахов. Теперь же давайте помолимся.
Сегодня мне трудно было слушать проповедь, мыслями я все время возвращалась к Эльзбет и ее ребенку. Полчаса спустя, вручив мне индульгенцию у алтаря Богородицы, настоятель сжал мою руку.
– Что-то тревожит тебя, Сюзанна?
Я невольно вздохнула.
– Дело в моей бедной подруге Эльзбет… – начала я.
– Погоди. Давай пройдем в мою гостевую комнату. Там нас никто не побеспокоит.
Он отпустил мою ладонь, и я последовала
