– Р-р-разговоры! – рявкнула Лина Кимовна, оскалив клыки и обводя атриум грозным взглядом.
Шум моментально стих.
Девочки наперебой протягивали Темнейшему чистые листы бумаги, однако он дочитывал послание от Ведьмовства. Хмурясь, вампир раз сто пробежал глазами последние страницы, потом быстро подписал и едва заметным жестом подозвал паучью нежить. Пара пауков моментально подхватили стопку бумаг и засеменили между рядов туда, где виднелся светлый бертиловский затылок.
– Муранов, в чем дело? – Лина Кимовна напряженно следила за этими манипуляциями, глядя, как Бертилов что-то черкает ловко выхваченной у сидящей позади отличницы Лизы Маркиной необкусанной авторучкой. После этого ведьмовской документ моментально исчез – пауки Мурановых, схватив его, утащили в янв.
– Напоминаю правила, – вытянув длинную шею и хрипло кашлянув, размеренно заговорила преподавательница в такт своим шагам, ходя туда-сюда вдоль доски: – Пишем внимательно и серьезно, тролльские фокусы с прыгающими буквами не принимаются, прожженные фурьим ядом сочинения сядете переписывать заново… Для тех, кто в тайном мире занимает особое положение, написание сочинения все равно обязательно. В Носфероне свои законы, и будьте добры их соблюдать. У всех есть листки? Некоторые так и не приступили к работе!
Говорилось это специально для Темнейшего, и за несколько секунд паучья нежить создала для своего повелителя серебристый пергамент с тонкими узорами по краям.
Атриум вздыхал, шелестел, едва слышно шептался, кто-то из запасливых вырывал листки из новеньких тетрадей и щедро делился с неимущими. Потом аудитория погрузилась в напряженную и вдумчивую тишину.
Вампирский факультет страдал и мучился, вспоминал летние бои и корявым почерком выводил перлы про свои драки, кикиморы вдохновенно описывали походы по магазинам и путешествия, новички в подробностях рассказывали о летних сборах к отъезду в Носферон.
Гильс Муранов написал посредине листка только одно слово: «Дрался». После чего сложил сочинение и погрузился в раздумья.
Бертилову тема сочинения явно не понравилась: он кривил губы, потом подождал, пока написанное им слово прочтут все любопытные девицы, которые усиленно вытягивали шеи и таращились со всех окружающих скамеек.
– Про любовь с ведьмой там, да? – донесся девчоночий шепот. – Ой, как интере-есно…
Когда сидящие позади Егора девицы прочли написанное и дружно покраснели, лист с его сочинением сам спрыгнул со стола, свернулся по краям и поскакал на четырех ножках-кульках по столам. Кто-то пытался его ухватить, кто-то с визгом отшатывался, пока импровизированный бумажный скакун вдруг не прыгнул за шиворот той самой кикиморе, которая прокомментировала летние похождения Егора.
Стук указки по доске и резкий окрик Лины Кимовны прервали веселье, хотя листок бумаги, выбравшись из рукава кикиморы, продолжил бегать по столам уже не галопом, а рысью, ловко отпрыгивая от плевков студенток-фурий.
– Ну, это самое наименьшее зло, которого я ожидала от проблемных старшекурсников… хоть не ринулись на войну и не натворили бед, – под нос себе пробормотала Лина Кимовна и тут же рявкнула: – Бертилов! Пишите все заново, это безобразие принято не будет! Продолжаем работу, тихо и спокойно…
Однако преподавательница ошибалась: тихо и спокойно все-таки не было. Какое-то волнение в атриуме происходило. Вдруг у сидящих в дальних рядах пошел изо рта белый пар.
Поначалу это вызвало новую волну оживления, и Лина Кимовна метнула в сторону Егора сердитый взгляд, но Бертилов и сам выглядел обескураженным. Как успела узнать оборотенесса за годы учебы тролля, проделки он совершал либо с философски-возвышенным, либо с хитровато-каверзным, но уж никак не удивленным выражением физиономии.
В атриуме стремительно холодало, и вот уже белесый пар начал валить и от дыхания самого Бертилова и сидящих рядом с ним ребят.
– Что происходит? Эй, тролли! – доносилось со всех сторон в сторону сектора любителей заморочить или поменять погоду, но на тролльский фокус происходящее явно не тянуло.
– У меня рука замерзла, не могу писать, – пожаловалась новенькая первокурсница Валькируса. – И крылья заледенели. Что, тут, в Носфероне, всегда так холодно?
– Проветривание! – хихикнул кто-то из гоблинов, однако всеобщая тревога нарастала.
Теперь все ощутили не только холод, но и то, как загустевший воздух с трудом заполняет легкие, вызывая боль и кашель. Все звуки стихли – странная, непривычная тишина повисла повсюду, а потом Варька Синицина ахнула, привстав с места.
В дверях атриума протаял черным пятном в ледяном воздухе крылатый силуэт.
Существо состояло только из двух цветов – черного и белого. Но и черный, и белый эти были чужды этому миру – настолько резали они глаз.
Черные волосы и черные провалы глаз, ослепительной белизны кожа, обтягивающая острые скулы, и черные крылья, которые щерились острыми шипами. Вид его был страшен, ужасен – угадать в нем прежнего Димку Ацкого было почти невозможно.
Шаги давались гостю с трудом: он переставлял ноги, словно ходули, и каждый шаг с лязгом и грохотом сотрясал весь атриум, будто на пол сбрасывали вагоны с железом.
– Димка! – закричала Варя страшным голосом, вскочив с места и начав продираться сквозь ряды коленей. – Да, я знала, я ждала!!! Ты пришел…
Крик Синициной подхватили многие, но визитер ни на что не реагировал, двумя провалами черных глаз глядя прямо перед собой.
Направлялся он в сектор Валькируса, и, будто по единой команде, валькеры бросились с потолка вниз, подхватывая кикимор-девчонок и унося обратно наверх. Тролли разбегались; пятились, роняя стулья, оборотни и упыри.
Гильс рванулся было к пришельцу, но рухнул на колени, ощутив, что тело заледенело и отказывается повиноваться. Рядом в судорогах скорчилась и Варька, у которой сверкающие крупинки инея покрывали лицо и волосы, а лицо прочертила яркая струйка крови из носа. Приблизиться к посланнику было немыслимо – вокруг него словно висел купол абсолютного холода и боли, пересечь который не мог никто из живых.
Черный гость, не остановленный никем, зашел в уже опустевший сектор Валькируса – тот самый, в котором учился раньше. Он не сел, а упал на скамью, с грохотом уложив перед собой белоснежные руки с длинными черными когтями.
Нужно было что-то делать и говорить, и Лина Кимовна, которая растерянно хлопала глазами и вертела головой в поисках поддержки, наконец-то решилась подать голос.
– Дмитрий Ацкий, я так п-полагаю? – дрогнувшим голосом произнесла преподавательница, изо рта которой при каждом слове вырывалось облако пара. – Вы… с-слегка опоздали, но мы рады видеть вас в наших стенах. С-сейчас… мы пишем всеобщее сочинение на тему…
На это посланник смерти все же среагировал, подняв голову и устремив провалы глаз на преподшу, и та отшатнулась, прижав руку к сердцу.
– П-пишите сочинение, Дмитрий, правила для всех одинаковы, – слегка заикаясь, прошептала она. – Как для живых, так и для мертвых…
Тишина в атриуме стала какой-то хрустальной, казалось даже, что хрустит сам воздух, будто превратившийся в сгустки целлофана. Единственный звук издавало бертиловское сочинение, которое с мерзким писком корчилось в судорогах на полу.
Около посланника на столе валялось несколько авторучек, брошенных сбежавшими студентами. Но попытка
