Бэрроу был слегка возмущен – как-никак он работал полицейским, а потому считал, что должен выступать в качестве общественной совести. Негодуя, он поинтересовался у девушки, почему она выбрала эту профессию. Ее совершенно не смутил вопрос. «Почему я этим занимаюсь? Конечно, ради денег. А если конкретнее?» В этот момент она распахнула пеньюар, и, прежде чем Бэрроу успел отвести взгляд, он заметил подобие византийского наряда из кожи. «Потому что мне редко приходится касаться мужчины. Они все делают сами, стоя в другом конце комнаты, а я лишь говорю им, как плохо они себя вели. Рабочий день недлинный, деньги отличные, ну и если забыть об однообразии, то у меня в жизни не было работы лучше». В этот момент заявился старший констебль в плаще, накинутом поверх пижамы, и потребовал, чтобы ему доложили, почему никто не предупредил его о рейде. Операцию тут же свернули, и всех отправили по домам. Любопытно, но высокая брюнетка со скрипучим бельем обращалась к старшему констеблю по имени, а один раз назвала его Патрисией.
Почему-то Бэрроу сомневался, что сигарета и дружеская болтовня расположат к нему Лейлу. Нужно выбраться отсюда, прежде чем она его найдет. Фрэнк взглянул на узкий коридор, тянувшийся между пологом шатра и стеной временного здания. В надежде, что главный вход окажется незапертым, он побежал трусцой. Из основной части здания не доносилось ни звука. Бэрроу уже представил, как Лейла появляется в проходе прямо перед ним. Что он тогда будет делать? Он никогда не бил женщин – ладно, один раз, но тогда она нависла над ним с цепной пилой в руках. Однако ему не хотелось нарушать традицию, даже несмотря на сомнения по поводу человеческого происхождения Лейлы. Добравшись до конца коридора, Бэрроу выбежал из укрытия и рванул к двери. В несколько шагов он оказался подле нее и потянул за перекладину. С другой стороны, словно насмехаясь над ним, звякнула цепь и навесной замок. Фрэнк почувствовал, как на его спину легла тень, и обернулся.
Он был тут один. Ни следа Лейлы. Но Фрэнк не обольщался: она не могла уйти – скорее всего, она сейчас по другую сторону полога ищет его. Что ж, у него есть несколько минут, чтобы осмотреться в основной части шатра. В темноте он разглядел пятно над головой, возможно, закрашенное слуховое окно. Не лучший выход, но идей у него практически не осталось. Бэрроу перешагнул через канат и присмотрелся. Это и правда оказалось слуховое окно, только ему вряд ли удастся дотянуться до него, даже если он встанет на шезлонг. Хотя почему бы не попробовать, раз уж ничего больше он предпринять не может. Фрэнк пододвинул невысокую кушетку так, что она оказалась прямо под затемненным слуховым окном, взобрался и потянулся. До окна было слишком далеко. Он подпрыгнул, но это не помогло. Фрэнк замер: полог шатра колыхнулся. Бэрроу пригнулся, стараясь припасть как можно ниже. Он сосредоточился на мышцах ног, представил, как они выстреливают его вверх, словно катапульта, как он дотягивается до щеколды и ударом руки отодвигает ее. Затем еще один прыжок – он хватается за планку, подтягивается, плечами проталкивает вверх люк и выбирается наружу. В двадцать лет подобный поступок показался бы ему впечатляющим. Если бы только сейчас он мог отключить разум и взглянуть на ситуацию иначе. Ему нужна была та сила, которая появляется, когда ты напуган, разъярен, когда тебе уже нечего терять, – сила десятерых. Он знал, что это такое: он видел, как подобное происходит. Бэрроу взглянул наверх, пожелал, чтобы люк приблизился к нему, – и прыгнул.
Его тело распрямилось, и тут шезлонг под ним предательски покачнулся от толчка. Бэрроу забыл о люке и сосредоточился на том, чтобы удержать равновесие. В результате двух противоречивых команд тело его невысоко подпрыгнуло, а шезлонг перевернулся набок. Фрэнк приземлился, но не устоял на ногах и неуклюже упал. Стоило ему оказаться на полу, параллельно кушетке, как она закачалась и встала на место, тем самым задев еще и гордость Фрэнка.
Какое-то время он переводил дух, а затем сел и облокотился на шезлонг. Все складывалось плохо. Бэрроу поднял глаза и понял, что ситуация оказалась еще хуже, чем он думал.
– Ах, Фрэнсис, ты ударился. Позволь мне… – она отпустила полог, который тут же скользнул за ее спину, и сделала шаг навстречу Фрэнку, – поцеловать…
Еще один шаг. Возможно, все дело было в том, что он смотрел на нее под углом и перспектива исказилась, но Бэрроу казалось, будто с каждым движением она покрывает расстояние куда большее, чем под силу человеку.
– …ушиб.
Она возвышалась над ним. Бэрроу взглянул вверх – вся сила Лейлы обрушилась на него, и в голове Фрэнка стали твориться странные вещи. Часть рептильного мозга на верхушке мозгового ствола принялась посылать беспорядочные сигналы. Бэрроу едва не захлебнулся, когда его накрыло мощной волной желания. Было в этом желании что-то от стадного чувства, которое заставляет военных преступников говорить в свою защиту: «Я всего лишь выполнял приказы». Необъяснимая жажда, полное поклонение – столь выигрышное сочетание для хищника, стоящего выше в цепочке питания.
Лейла родилась пятьдесят недель назад, и ей не суждено было отпраздновать свой первый день рождения. Но это не имело значения – за эти несколько месяцев она увидела больше, чем другие за всю жизнь. Хорст Кабал обнаружил материалы, из которых ее создали, в жестяной банке из-под кофе в одном из вагонов. Они были заранее упакованы и подписаны «Лейла». Хорст отнес банку Иоганну.
– Видел? – Хорст высыпал содержимое на стол Кабала.
Несколько секунд некромант смотрел на беспорядок, а затем спросил:
– Ну и что это?
– Латексная Лейла, судя по надписи и содержимому. Помнишь ту вывеску, что я тебе показывал? Вероятно, она была одной из тех, кого отобрали, прежде чем проект закрыли.
– Ну, тебе меньше работы. Я-то тут при чем?
– При чем? Да ты только посмотри, Иоганн, что здесь. Я начинаю сомневаться, что ее стоит оживлять.
Кабал недоуменно
