Среди прочего нашлись вырезки из газет, соединенные казначейской скрепкой. В основном это был набор старых пожелтевших реклам корсетов, туфель на высоком каблуке и чулок. Чуть дальше шли странички с нижним бельем из более современных каталогов одежды, фотографии стен в общественных туалетах, разукрашенных детскими рисунками и фантазиями, оттиски анонимных писем довольно вызывающего содержания. Кабал прокашлялся и сложил предметы обратно в жестяную коробку.
– Людям подобное нравится, ты сам говорил.
– До того как увидел все это. Я сомневаюсь.
– У нас нет времени на сомнения, – сказал Кабал, высыпал содержимое коробки на пол и призвал Лейлу.
Очень скоро Кабал понял, что Лейла – звезда его цирка во многих отношениях, а потому он часто и довольно успешно пользовался ее услугами. Хотя находиться с ней рядом ему не нравилось. В определенной мере Лейла его привлекала, а он не любил, когда на него воздействуют на столь примитивном уровне.
Ведь Лейла была квинтэссенцией, самым что ни на есть физическим воплощением греховного соблазна и эротичности. Подсматривание, взгляды украдкой на женские ножки, пока дамы стоят на приставной лестнице в библиотеке, пролистывание карточек, подавленное желание, пристрастие к аморальному, незаконному, но столь захватывающему. Все это было в Лейле. Люди зарабатывали состояние даже на одной из этих вещей. Здесь же все оказалось собрано воедино: идеальная фигура, которую рисовало воображение миллионов, лицо, которое очаровывало большинство мужчин и нравилось значительной доле женщин – эффект был просто разрушительный. Мужчины, постояв с ней рядом, вдруг переставали казаться себе столь значимыми и достойными. Они теряли самоуважение. В ее присутствии сложное переплетение дорог в их мозгу вдруг превращалось в шоссе с односторонним движением – никаких съездов и разворотов. Все становилось до опасного простым.
В это мгновение для Фрэнка Бэрроу мир вокруг вдруг стал до опасного простым. Он с восхищением смотрел на Лейлу. Как он только мог думать, будто в ее внешности нет выделяющихся черт? Вот же! Куда ни падал взгляд Бэрроу, выступали пикантные и зачаровывающие детали идеальной анатомической формы. Более развитые части сознания Бэрроу – его эго и супер-эго – пытались достучаться до остальной части мозга, но, увы, животная сущность его личности сегодня не принимала гостей, накрепко закрыв двери. Так что Бэрроу просто сидел там, дрожа и покрываясь потом, и едва дышал.
– Ну-ну, – молвила Лейла, беря на себя инициативу.
Она села на него верхом и обхватила голову Фрэнка. Он чувствовал, как ее ноготки слегка впиваются в затылок. Но как это возможно? Ведь ее руки покрыты латексом, разве нет?
Супер-эго Бэрроу встало на плечи его эго и принялось орать во все горло в вентиляционное отверстие:
– Эй ты, волосатый олух! Если мы ничего не предпримем, то нам крышка! Сражайся или беги! Сражайся или беги!
Но подсознание, естественно, их не слушало. Оно сидело в капитанском кресле в одних трусах и явно возбужденном состоянии. Сидело и тупо глядело в глаза Лейлы – завораживающие зыбучие пески, из которых немногим удалось выбраться.
Бэрроу не шевельнулся, когда губы Лейлы слегка приоткрылись и она наклонилась, чтобы поцеловать его. Да он и не мог пошевелиться. Ее эластичный рот деформировался, но, боже, как артистично она это проделала. Фрэнк не двигался, покорный ее воле. Даже когда верхняя губа Лейлы коснулась переносицы, а нижняя – подбородка, заглотив почти целиком его лицо, он лишь отстраненно подумал, где она выучилась подобному трюку. Несколько минут они сидели вот так, и Бэрроу вдыхал ее дыхание. Это напомнило, как в семь лет ему выдирали зуб под наркозом. Ее язык скользнул по губам Фрэнка, а затем пощекотал ноздри.
Вдруг по телу Лейлы от горла до живота пробежал спазм, и она высосала воздух из его легких. Она так устала воплощать человеческие фантазии – ей хотелось убить этого человека для разнообразия.
Мозг Бэрроу резко переключился в рабочий режим, правда, было уже несколько поздно. Он схватил Лейлу за волосы и яростно потянул назад, при этом его кулаки били по голове, стараясь ослабить ее хватку. Но все было тщетно. Она была адски сильной. В прямом смысле. Фрэнк боролся и сопротивлялся, а у нее ни один мускул не дрогнул – она смотрела ему в глаза и ждала, когда жизнь покинет Бэрроу, а на лице ее читалось жестокое нечеловеческое удовольствие. Фрэнк чувствовал, как слабеет, как его легкие пытаются выжать хоть немного жизненных сил из тех крупиц воздуха, что попадали в них. Комната расплывалась, поле зрения сужалось – совсем скоро он потеряет сознание и умрет. Кулаки Фрэнка слабо и беспорядочно лупили Лейлу. Создавалось ощущение, будто бьешь по покрышке. От этой мысли ему захотелось рассмеяться, но он не смог. А что, если это его последняя мысль? Ну уж нет. В последнюю минуту он хотел думать о Леони, о том, кто позаботится о ней, когда его не станет, хотя она, конечно, уже взрослая женщина, и вообще не темновато ли здесь?.. взрослая женщина и могла, и могла, и могла, и кадваладр Мемфис пробка дерн выходи, тебе водить…
К сожалению, речевые функции в мозгу Бэрроу отключились – оставалось ждать момента, когда перестанут работать все остальные.
…ценить свежий воздух начинаешь, лишь когда целый день просидишь взаперти на шинной фабрике. Хотя погодите-ка, что это за едва уловимый аромат? И чего это ты вылупилась?
Расплывчатая картинка перед глазами Фрэнка вдруг прояснилась. Он по-прежнему глядел на Лейлу, а она на него, только вот ориентация изменилась, а еще в глазах Лейлы смутно читалось разочарование. Тут Фрэнк вспомнил, что она пыталась его прикончить и нужно дать ей отпор. Бэрроу ударил ее кулаком, но не встретил никакого сопротивления. Он попытался дать ей пощечину, и неожиданно Лейла просто взяла и отпустила его. Фрэнк был приятно удивлен этим, но его изумление возросло в разы, когда голова Лейлы отскочила
