– Это не выбор, а я не Франк, – сказал Дьюи.
– Тогда сейчас вам самому, Эрнест, придется сделать кое-какой выбор, – нахмурилась Эсме. – А ну скажите мне, где сахарница, а не то…
– Дьюи, – сказала Солнышко.
Эсме прищурилась на младшую Бодлер, и та заметила, что и ресницы у злодейской подруги Олафа тоже были накрашены серебряным.
– Чего? – спросила Эсме.
– Точно-точно, – сказал Граф Олаф. – Он самый. Библиотекарь-подпольщик. Оказалось, он не мифический персонаж. Как Верди.
– Правда? – спросила Эсме. – Так, значит, кто-то действительно каталогизировал все, что происходило между нами?
– Это дело всей моей жизни. В моем каталоге есть место всякой животрепещущей тайне, – подтвердил Дьюи.
– Тогда вы знаете все о сахарнице, – сказала Эсме, – и что у нее внутри. Вы знаете, как это важно и сколько жизней положено в поисках этого предмета. Вы знаете, как трудно было найти для него надежное, безопасное и аккуратное вместилище. Вы знаете, что этот предмет значит для Бодлеров и что он значит для Сникетов.
Топнув сандалией, злодейка приблизилась к Дьюи на шаг и вытянула серебряный ноготь – тот, на котором была буква «С», – едва не вонзив его библиотекарю в глаз.
– И вы знаете, – ужасным голосом закончила она, – что он принадлежит мне!
– Уже нет, – ответил Дьюи.
– Беатрис украла его у меня! – завизжала Эсме.
– На свете есть вещи похуже воровства, – сказал Дьюи.
При этих словах злодейка язвительно засмеялась библиотекарю в лицо, и у Бодлеров кровь застыла в жилах.
– Еще бы, – сказала она и шагнула к Кармелите Спатс. Вытянув острый ноготь, тот, на котором была буква «М», она передвинула ствол гарпунного ружья и нацелила его прямо в Дьюи. – А ну скажите мне, как открыть дверь, а не то эта маленькая девочка вас загарпунит!
– И никакая я не маленькая девочка! – противным голосом напомнила ей Кармелита. – Я футбольно-ковбойски-супергероически-солдатская пиратка! А стрелять я не буду, пока графуля не научит меня плеваться!
– А ну делай, как говорят, Кармелита! – зарычал Граф Олаф. – Я уже купил тебе этот дурацкий наряд и лодку, чтобы промышлять в открытом бассейне. Немедленно целься в Дьюи!
– Научи меня плеваться! – возразила Кармелита.
– Целься в Дьюи!
– Научи меня плеваться!
– Целься в Дьюи!
– Научи меня плеваться!
– Целься!
– Плеваться!
– Целься!
– Плеваться!
Граф Олаф скрипуче взревел и вырвал гарпунное ружье у Кармелиты из рук, так что она шлепнулась на пол.
– Никогда в жизни не буду учить тебя плеваться! – заорал злодей. – Ха!
– Милый! – ахнула Эсме. – Нельзя же нарушать обещание, которое мы дали этой прелестной девчушке!
– И никакая я не прелестная девчушка! – заверещала Кармелита. – Я футбольно-ковбойски-супергероически-солдатская пиратка!
– Ты избалованная малявка! – возразил Олаф. – Вот уж чего я в жизни не хотел – так это чтобы поблизости ошивалось это гнусное отродье! Пора вбить тебе ума в голову!
– Но ум сейчас не в моде! – сказала Эсме.
– А мне наплевать, что в моде и что не в моде! – заорал Олаф. – Мне надоела подруга, у которой один гламур на уме! С утра до вечера только и торчишь в соляриях на крышах, а всю работу сваливаешь на меня!
– Если бы я не была на крыше, – обиделась Эсме, – сахарница попала бы в лапы Г. П. В.! Кроме того, я охраняла…
– Что ты там делала, это не важно, – заявил Олаф. – Ты уволена!
– Ты не имеешь права меня увольнять! – зашипела Эсме. – Я увольняюсь по собственному желанию!
– Ладно, тогда ты уходишь по обоюдному согласию сторон, – проворчал Олаф, а затем, издав еще одно лаконичное «Ха!», вскинул гарпунное ружье и прицелился в Дьюи Денумана. – Говорите, какие три фразы мы должны напечатать на замке, чтобы открыть Глагольно перекрытый вход и обыскать прачечную!
– В прачечной вы не найдете ничего, кроме груды грязного белья, нескольких стиральных и сушильных машин и некоторого количества крайне горючих химикалий, – ответил Дьюи.
– Может быть, вид у меня свежий и цветущий, но это не значит, будто я вчера родился! Ха! – прорычал Граф Олаф. – Если в прачечной ничего нет, зачем же вы превратили ее дверь в Глагольно перекрытый вход?
– А если это просто приманка? – сказал Дьюи, но Вайолет по-прежнему чувствовала, как дрожит его рука.
– Приманка? – переспросил Олаф.
– У слова «приманка» несколько значений, – объяснил Дьюи. – Это может быть кусочек сыра в мышеловке, или чучело утки, или другого животного, которое привлекает живую особь. А может быть и предмет, с помощью которого отвлекают людей, например особый замок на двери комнаты, за которой нет некой сахарницы.
– Но если замок – это просто приманка, то почему бы тебе, подпольщик, не сказать нам, как ее открыть? – оскалился Граф Олаф.
– Хорошо, – ответил Дьюи, по-прежнему с трудом сохраняя спокойствие. – Первое словосочетание – это медицинское описание состояния, в котором одновременно находятся все трое младших Бодлеров.
Все трое младших Бодлеров одновременно улыбнулись.
– Второе словосочетание – это оружие, из-за которого вы, Олаф, остались сиротой, – продолжал Дьюи.
Все трое младших Бодлеров одновременно нахмурились.
– А третье словосочетание – это знаменитый непостижимый вопрос в самом известном романе Ричарда Райта.
Сестры Бодлер одновременно в изумлении переглянулись, а затем с надеждой взглянули на Клауса, который медленно покачал головой.
– Мне некогда устраивать медицинское обследование Бодлеров и совать нос в известные романы! – закричал Олаф.
– Злодеям вечно некогда читать, – сказал Дьюи. – Отчасти поэтому они и становятся злодеями.
– Хватит мне ваших фокусов! – взревел Граф Олаф. – Ха! Если я не услышу в точности все слова, которые открывают дверь в прачечную, за то время, пока Эсме считает до десяти, я выстрелю из гарпунного ружья и разнесу вас в клочки! Эсме, считай до десяти!
– А вот и не буду считать до десяти, – надулась Эсме. – Я вообще больше ничего не буду для тебя делать!
– Я знал! Я знал, что ты снова станешь благородным человеком, Эсме! – воскликнул Джером. – Тебе незачем расхаживать по ночам в неприличном бикини и угрожать библиотекарям-подпольщикам! Ты можешь встать на нашу сторону, под знамена справедливости!
– Без крайностей, – сказала Эсме. – Если я хочу проучить приятеля, это не значит, что я собираюсь стать паинькой вроде тебя. Справедливость не в моде. Несправедливость в моде. И точка.
– Но в этом мире нужно делать то, что правильно, а не только то, что модно, – сказала судья Штраус. – Я понимаю ваше положение, Эсме. В ваши годы я несколько лет промышляла конокрадством, прежде чем поняла…
– Не желаю слушать ваши занудные рассказы, – зарычал Граф Олаф. – Мне нужны только три точные фразы, которые скажет нам Дьюи, а если нет, то, как только я произнесу «десять», судьбе будет угодно, чтобы он был застрелен из гарпунного ружья. Раз!
– Не надо! – воскликнула судья Штраус. – Во имя закона!
– Два!
– Не надо! – взмолился Джером Скволор. – Во имя несправедливости!
– Три!
– Прекратите! – приказала Вайолет, а ее брат и сестра согласно кивнули.
Бодлеры, как, я полагаю, и вы сами, поняли, что стоящие рядом с ними взрослые не станут предпринимать абсолютно ничего, чтобы помешать Графу
