Бог Обмана, не давая опомниться, провёл рукой от её шеи к низу живота, невыносимо медленно, заставляя вздрагивать каждую клеточку и таять там, где его ладонь прикасалась к коже. И снова вверх. Остановился на груди, совсем несильно сжал, идеально укладывая в ладони и вдруг холодным посиневшим пальцем обвел сосок. От такого перепада температур я застонала, понимая, что добровольно отдалась под чужую власть.
Губы вновь целовали тело, но теперь прохладными прикосновениями, словно бы покрывая инеем. Ётун, которым на половину был Локи, брал верх, прикасаясь языком к кончику соска, заставляя покрываться мурашками, вздрагивать, выгибаться, податливо подставляя то одну, то другую часть тела. Руки мои скользили по плечам, по спине асгардца, утопая в волосах, сдирая ненужную рубашку, гладили. Устав, я притянула друга к себе, хватая лицо руками и носом прикасаясь к носу, выдохнула в губы:
— Локи, давай уже… — я замялась, чувствуя, что не могу произнести слова в слух. Покрасневшие глаза посмотрели вдруг с насмешкой, и, укусив за нос, сын Лафея выдал:
— Нетерпеливая.
Я жадная. На самом деле жадная и никому не хочу уступать тебя. Ты мне нужен, просто потому что я так захотела. Всю жизнь ты должен любить меня, быть подле меня. Пусть это эгоизм, но ты всегда должен быть только моим. Даже если я буду смотреть на другого так, как смотришь на меня каждый день, я тебя не отпущу.
Ты думаешь, ты чудовище, Локи?
Нет. Самый страшный монстр — это я.
И ты поймёшь это, как только я прижмусь к тебе бёдрами. Ты ухмыльнёшься и прошепчешь моё имя, когда я ужалю кожу на твоей холодной шее, когда оставлю отметину всем твоим будущим мымрам. Это — временное доказательство того, что ты всегда будешь принадлежать мне одной.
Какая же я эгоистка, правда?
Локи с готовностью раздвинул мои ноги и скользнул рукой между, сразу же проводя по клитору. Нежные пальцы медленно, аккуратно провели по влажным губам, размазывая смазку по всему влагалищу, и вдруг он резко ввёл сразу два внутрь. Я как-то странно, почти довольно вскрикнула, обрываясь на середине из-за спазма горла. Из губ вылетел стон, когда Локи ввёл длинные пальцы ещё глубже и задел что-то такое, от чего я выгнулась и застонала, сотрясаясь и хныча. Друг улыбнулся и ласково поцеловал меня в нос, замирая внутри, давая свыкнуться с чужим присутствием во мне.
Не желая уступать такому натиску, я заерзала, призывая продолжить банкет и рукой обхватила горячий член сына Лафея, аккуратно двигаясь вверх-вниз. Он застонал, вытащил пальцы, сжал рукой бедро с такой силой, что костяшки побелели. Подхватил под ягодицы, с лёгкостью приподнимая, заставляя обвить свою талию ногами.
Слиться в единое целое.
Асгардец резко дернулся, пробираясь сильным толчком, заставляя громко стонать, подаваться вперед. Я уткнулась лицом в его влажную шею, вдыхая запах вспотевшего тела трикстера, забывая обо всем на свете. Он проникал резкими, порывистыми толчками, придерживая за бёдра и не давая сбавить темп, руками заставляя двигаться тоже, в такт, не разъединяться и не сбавлять амплитуду. Лицо Локи было напряжено, вены чуть вздулись, а на острых скулах появился румянец. Я беспрестанно гладила его плечи, сжимала пальцами грубую ткань несчастной рубашки, находясь на границе потери сознания, скулила и извивалась, прижимаясь и подмахивала, максимально вжимаясь в друга и почти умоляя быть чуть жёстче, сильнее.
И он слушался, продолжая рвано двигаться в тесном жаре тел, не отводя напряженного взгляда от моего лица. Под самые неприличные скрипы кровати, Бог Обмана повторял едва слышно мое имя, а я двигалась навстречу все быстрее и быстрее, кусая губы, не сдерживая стонов, и хрипло посмеиваясь про себя. Била мелкая дрожь, хотя было очень жарко.
Насколько это вообще возможно, стону, опаляя его горячим дыханием, впиваясь ногтями в спину, царапаясь и кусаясь, прижимаю к себе, зная, что трикстеру тоже недолго осталось. Я дернулась в последний раз, чувствуя, что уплываю куда-то, где хорошо и спокойно. Тело свело, а мышцы пронзила усталость, смешавшаяся с умиротворением и нежностью, экстазом и немного — любовью. Совсем чуть-чуть…
— Моя, — зашипел Локи на ухо совсем незнакомым голосом, продолжая двигаться на уже совсем огромной скорости, с силой сжав одну грудь, приподнимая бедра еще выше. Его сердце оглушительно стучит… Он захрипел, прижимаясь ко мне на все сто процентов и вцепившись руками в талию, уже не обращая внимания на то, что ближе-то уже некуда. Сипы через раз вырывались из его груди, хотя друг изо всех сил пытался сдержать их. Его ненасытная страсть получила долгожданное освобождение, вырвавшись на свободу. Стоны, постепенно сменяющиеся тяжёлыми, прерывистыми вздохами, становились все тише и размеренней.
— Нифига себе дружба, — философски заметила я, натягивая майку. Трикстер спокойно сидел на краю кровати, едва прикрывая достоинство одеялом и мрачно косился на мои попытки быстро одеться. Я, растерявшись, тоже не знала, стоит ли что-то еще говорить в такой ситуации. Вроде как, встречаться друг с другом ни он, ни я не планировали. А значит, что… — Слушай, — я уныло села рядом, поднимая его одежду, комкая ее в руке и кучей передавая другу, — давай договоримся сразу. Никто. Никогда. И не при каких обстоятельствах. Об. Этом. Не. Заикнется, — делая паузы между словами, просипела я. — Ни ты, ни я. Молчим. Этого не было. Это не про нас. Хорошо?
— Как скажешь, — пожал плечами друг, застегивая нижнюю рубашку.
— Спасибо. Ты настоящий… друг! Вот! — хихикнула я. — Но раз уж пока тема идет, могу сказать, что ты не плох. Действительно, та блондинка многое упустила в жизни.
— Помолчи, а? — устало протянул Локи. — Впрочем, мне льстит. Если ты так считаешь, то можешь обращаться, если вдруг снова приспичит.
— Угу, для здоровья, — хмыкнула я. — Может, ты будешь быстрее одеваться? Домой хочу.
Локи промолчал.
====== Глава 24. Ведьмачья мудрость. ======
Я не знала, куда иду.
Точнее, так: я даже не отражала, иду ли я куда-то вообще, или картинки вокруг сами собой сменяют друг друга. Я просто двигалась, двигаясь в материи бытия, по инерции, и не ощущала, как заставляю сокращаться мышцы ног и тащу сама себя в неизвестность. Я не замечала, что происходит окрест бренного, отвратительно до дрожи в коленях и запятнанного собственной мерзостью, тела, и не могла ничего рефлексировать или распознать. Мир, не заметивший очередной гнусности, продолжал существовать сам по себе, а я, автономно от него, перемещалась в зыбкой плоскости пространства-времени, едва-едва отмечая, что меня пока еще окружает нечто материальное, и потенциально опасное в тесном контакте с личностью. Пустота, неудержимая во мне, обволокла окружающую территорию очень быстро, сменилась темнотой наступившей ночи бесконечного, казалось бы, дня и скоро кругом остались только множество лагерных огоньков, звезды, которые с укором смотрели на меня с
