Восторг пронзил меня с ног до головы, стоило мне увидеть эти аккуратные рукописные буквы, почувствовать, что скрыто за ними. Мир замер вокруг меня, голоса на заднем плане стали похожи лишь на слабо различимый шум.
Я листала страницы из тончайшего пергамента, ведомая лишь одной мыслью: “Удастся ли мне найти то, что казалось лишь пустой надеждой?” Я на одном дыхании расшифровала заголовки, как будто они уже были давно отпечатаны в моем сознании. Мне не нужно было искать ключ к легендарному Кодексу. Ключ был частью знака Табулы Разы: «non omnis moriar». «Весь я не умру».
Контракты с дьяволом. Продажа первенца дьяволу. Мои руки дрожали, а текст расплывался перед глазами. Страх мешал начать различать скрытый текст.
Что, если… на Страшном Суде для меня не существует иного вердикта, кроме как бездна преисподней? Мне уже чудились жаждущие крови лица всех моих жертв. Тех, кто заслуживал смерти, и тех, кто лишь волею случая пал от моей руки.
Комнату сотряс жуткий, предсмертный хрип. Профессор тяжело осел на пол, схватившись за сердце и выпучив пустые глаза.
— Ад пуст! — вырвался из Шезлока последний отчаянный стон, — все дьяволы сюда слетелись!
Ольгерд, да какого хера?
Но он не имел к этой смерти никакого отношения. Его прищуренные глаза были обращены не на обмякшее тело бедного профессора. Мне не хотелось поворачивать голову, чтобы увидеть, на кого же он смотрел. Я намертво, до боли в пальцах, вцепилась в манускрипт - в свою последнюю надежду на спасение.
— Добрый вечер, господин фон Эверек, госпожа Филипек.
Пожалуйста, пусть это будет лишь видением. У меня ведь еще было время. Гюнтер о’Дим обещал мне встречу через сутки в Алхимии. А я обещала доставить манускрипт через трое суток… или как можно раньше.
Или как можно раньше.
— О’Дим, — голос Ольгерда так и отдавал презрением, — чем я снова тебе обязан? Я загадал желания. Геральт их выполняет. Не вижу никаких иных причин терпеть твою мерзкую рожу.
Гюнтер О’Дим и бровью не повел. Ничто, даже недружелюбность Ольгерда не могла стереть умиротворенную улыбку с его лица.
— Ольгерд, ты очарователен в своем неизменном убеждении, что мир вращается вокруг тебя, но дело у меня к твоей спутнице, — рука Ольгерда плотно обхватила эфес карабелы.
— Милена, я пришел высказать тебе свою глубокую благодарность за прекрасную работу.
Любое имя в устах о’Дима будет звучать как проклятие. Любое слово демону — еще одна ловушка. Не могла позволить себе вступить в диалог и дать ему увлечь себя в пучину потайных смыслов и необдуманных фраз. Припав на коленях к книге, я пыталась разобрать расплывающееся слова. Я не могла отдать ему манускрипт, пока не отыщу желаемое!
— Видишь ли, мой дорогой Ольгерд, госпожа Филипек, которая сейчас так невоспитанно воздержалась даже от приветствия, обещала добыть для меня Кодекс.
Мне не хотелось сейчас видеть лицо Ольгерда.
Я не успею. Я просто не смогу успеть ничего преобразовать, слишком ужасен вкрадчивый голос о’Дима и слишком громко стучал маятник старинных часов.
— Милена, милая моя, я всецело разделяю твое волнение, но это невежливо. Будь так добра, — Краем глаза я увидела, что он просяще протянул мне руку ладонью вверх.
Мое сердце крепко схватила невидимая сила, хоть о’Дим и находился в доброй сажени от меня. Это предчувствие ада толкнуло к последнему порогу. К самому отчаянному поступку, который мне довелось совершить в своей никчемной жизни.
Я с силой потянула за хрупкие страницы кодекса, вырывая с корнем весь раздел о контрактах. В ушах зазвенело. Белые мертвые глазницы Шезлока смотрели на меня с ужасом. Главное не сдаться сейчас. Не дать липкому страху поглотить с головой.
Я протянула вырванные страницы Ольгерду, и он молниеносно перехватил их. Невидимые когти крепко вцепились в мое сердце. Перед глазами все стало сливаться воедино, казалось, я снова тону в черном болоте. Пальцы вмиг онемели, ноги задрожали. Я не могла сделать и шага, не могла повернуть голову. Петля на моей шее затягивалась все крепче, лишая возможности вдохнуть.
— Страх — самое древнее и сильное из человеческих чувств, Милена.
Кодекс выскользнул из моих пальцев. Сознание ослабело вместе с руками, и мир затянулся багровой пеленой. Акапелльное пение потусторонних голосов разрывало мою голову на части. Среди них был и голос Иштвана, вкрадчиво рассказывающий о том, что делают с предателями Ордена. И незнакомый голос, глумливо шепчущий, что я не заслужила даже имени.
Вечный Огонь, святой Лебеда, молю вас, избавьте меня от лукавого! Я судорожно повторяла ту молитву, которую меня заставляли повторять в приюте, пока на губах не выступит кровавая пена. Пастырь мой, если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мной…
Настоящую волю к жизни можно найти лишь по ту сторону отчаяния. Моему охваченному агонией сознанию нужно было сформулировать лишь одну мысль, которая может меня спасти. Голоса озвучить ее у меня уже не будет.
Гюнтер о’Дим, я передаю тебе…
глаза тех, кто порицают отца и мать свою, да выклюют вороны
…Кодекс Гигас.
а плоть их будет сожрана стервятниками
…Наш контракт выполнен.
Страх перед неизведанным. Самый древний страх.
Вспышка. Пелена спала с моих глаз, обнажая яркие цвета пламени свечи и глаз о’Дима.
Глаз, в которых виделось отражение неизвестных мне миров. Тех, где льдистые дюны скрывали посреди черных морей бесконечности храмы чудовищ. Нет слов в существующих ныне языках, которые могли бы все это описать.
Оцепенев, я не могла отвести взгляд от могильного холода, таившегося в его глазах.
Гюнтер о’Дим поднял Кодекс с пола, брезгливо его рассматривая. Я все еще видела вертикальные зрачки, даже когда он уже не смотрел на меня. Оставался ли Кодекс для о’Дима все еще Кодексом?
Ольгерд смотрел то на меня, то на о’Дима, но не пытался вмешаться.
— Очень скоро, Милена, мы побеседуем с тобой о том, что делает книгу - книгой, а розу - розой, — он провел рукой над манускриптом, и страницы перевернулись вслед за движением. — Но боюсь, тебе придется лишь внимательно меня слушать.
Он тепло мне улыбнулся, лишь слегка покачав головой, словно отчитывал нашкодившего ребенка.
Ольгерд крепко сжимал в руке страницы. Напрасные усилия, о’Дим не может ничего отнять у того, с кем его связывает контракт. У каждой, даже самой дьявольской игр, есть свои правила.
— Не убейте друг друга, выясняя, кто из вас больший грешник. Оставьте удовольствие судить об этом мне.
Гюнтер о’Дим щелкнул пальцами, прежде чем раствориться в темноте. На меня сокрушающей лавиной посыпались золотые монеты, погребая
